Ивана Брлич-Мажуранич - Сказки давнего времени

Ощупью в темноте добрался он до того места, где была прежде Косенка, нащупал и почувствовал, что там земля обвалилась, и что в ту сторону больше нет прохода.

«О, на ту сторону больше нет прохода», — подумал Регоч и, не в силах ничего умного придумать, как вихрь повернулся, оставил насыпавшуюся гору, а за горой Косенку, и пошел обратно тем же путем, каким пришли они из Легена.

Идет Регоч, идет своей дорогой, все от столба к столбу. Уже далеко отошел, а всё ему что-то не по себе. Не знает и сам Регоч, отчего это ему не по себе.

Поправляет он ременный пояс: не давит ли его может быть ремень. Расправляет руку в плече: не затекла ли у него может быть рука. Но ни то, ни это, а все ему одинаково не по себе. Дивится Регоч: что это с ним. Дивится он и от удивления встряхивает головой.

Но когда Регоч встряхнул головой, закачалась у него корзиночка на ухе. А когда Регоч почувствовал, что корзиночка легка и что в ней нет Косенки, крепко сжалось сердце и грудь у Регоча и он, безумная голова, наконец-то догадался, что это его мучит жалость к Косенке, и подумал, что нужно Косенку спасти. С большим трудом пришел Регоч к этой мысли, но когда уже надумал, то как вихрь повернулся и полетел обратно к тому месту, где оставил осыпавшуюся гору, а за горой Косенку. Полетел и через минуту был уже там. Копает Регоч обеими руками гору, копает, копает и через час выкопал огромную яму и увидел Косенку. Лежит Косенка в золотой короне, трижды кованной, уже похолодевшая, вся окоченевшая, а подле нее светильник, а пламень его так мал, как самый маленький светлячок.

Если бы Регоч закричал от жалости, задрожало бы все подземелье, и погас бы совсем светильник — не стало бы и того малого светлячка около похолодевшей Косенки.

Но Регочу от жалости так сжало горло, что он не смог крикнуть, и вытянул он свою огромную руку и легко достал похолодевшую Косенку, положил ее на руку и стал греть и согревать ее своими ладонями, словно замерзшую птичку. И смотри! Через некоторое время шевельнула Косенка ручкой, и светильник сразу стал ярче гореть. Затем шевельнула Косенка головой, а пламень светильника еще сильнее разгорелся. Наконец, открыла Косенка глаза, и светильник вспыхнул так ярко, будто золотом загорелся!

Косенка вскочила на ножки, схватила Регоча за бороду, и от великой радости оба они заплакали. Слезы Регоча были крупны, как груши, а слезы Косенки мелки, как просо, но по существу это было одно и то же, и от того времени они сильно полюбили друг друга.

Когда они выплакались, Косенка нашла свой жемчуг, и они пошли дальше в путь, но ничего больше находящегося под землей они не трогали: ни потопленных кораблей, сокровищами груженных, которые сюда попали со дна морского, ни кораллов красных, ни янтаря желтого, что вился вокруг подземных столбов. Ничего они больше не трогали, нигде не останавливались, а шли прямо по дороге, чтобы выйти к золотистым полям.

Долго они так шли и сказала Косенка Регочу, чтобы он ее поднял. А лишь он это сделал, схватила Косенка немного земли, бывшей у них над головой.

Схватила горсть земли, посмотрела в руку, а там: между землей — листья и валежник.

— Вот, Регоч, мы и под лесом, подле золотистых полей! — крикнула Косенка. — Давай выйдем.

Напружился Регоч и стал головой пробивать землю.

Над ними действительно был лес, как раз лесной овраг на меже двух сел и двух уездов. В этот овраг никто не приходил, кроме пастухов и пастушек из обоих сел и обоих уездов.

Между этими двумя селами была лютая вражда — вражда из-за гумна и пашни, из-за мельниц и порубки леса, но особенно из-за посоха старшины, который уже давно одно село требовало, а другое не хотело выдать. И так оба эти села враждебно относились одно к другому.

Но пастухи и пастушки из обоих сел были неразумными детьми и не стремились понять споров старших и каждый день встречались на меже обоих сел и обоих уездов. В то время, как их овцы, смешавшись, вместе паслись, пастухи все вместе играли, а увлекшись игрой, часто и запаздывали, под вечер возвращаясь домой с овцами.

Из-за этого в обоих селах шумели и кричали на детей.

Но в одном из сел были прабабка и прадед, которые помнили все, что когда бы то ни было происходило в обоих селах. Они говорили: «Оставьте, люди, детей. Больше плодов принесут детские игры в горах, чем ваше жито в полях».

А пастухи приходили, как и раньше, на это место с овцами, потому что не слишком заботились старшие о том, что делают дети.

Так же было и в тот день, когда Регоч стал пробивать землю в этом месте. Как раз пастухи и пастушки, столпившись под самым большим дубом, собирались идти домой. Кто натягивал лапотки, кто прикреплял бич к кнутовищу, а пастушки сгоняли овец. Вдруг они услыхали, как что-то, как раз у них под ногами, невероятно сильно стало стучать о землю. Ударило раз, ударило два, а когда ударило в третий раз, треснула земля и вышла, совсем между пастухами, необычайно большая, словно бадья, голова; борода у нее будто стог стеблей кукурузных, а на бороде обильный иней, еще из Легена-города.

Завизжали дети от страха и попадали на землю, как мертвые и не столько из-за головы, величиной с бадью, сколько из-за бороды, имевшей вид стога кукурузного.

Попадали все дети, кроме малого Лиле, который был самым красивым и самым мудрым из всех детей обоих сел и обоих уездов.

Остался Лиле на ногах и подошел, чтобы вблизи увидеть — что это за чудо.

— Не бойтесь, братцы, — говорил Лиле пастухам, — не мог Бог такое чудище для злых дел создать, потому что если бы оно стремилось к злу, то давно бы уже пол света уничтожило.

Подошел Лиле к Регочу, а Регоч как раз скинул корзиночку с Косенкой с уха и положил ее на лужайку.

— Подойдите, подойдите, братцы, — крикнул Лиле, — вот с ним и девица, крошечная, а прекрасная, как звезда.

Пастухи и пастушки повставали и начали, прячась один за другого, разглядывать Косенку, а затем те, которые больше других перепугались, первые подошли к ней, потому что были они во всех отношениях самые непосредственные.

Сразу полюбили пастухи и пастушки прекрасную Косенку, извлекли ее из корзиночки, отвели на самую красивую лужайку и стали дивиться ее прекрасным одеждам, которые были сияющи и нежны, как утренний свет. Но больше всего дивились они ее волшебному покрывалу, которым она лишь только слегка взмахнет и сразу взлетает и летит над лужайкой.

Повели хоровод пастушки и пастухи и Косенка, и начали они разные игры. А у Косенки поигрывают ножки, смеются глазёнки и губёнки от радости, что оказалась она среди друзей, которым нравится все то, что и ей нравится.

Затем вытащила Косенка свой мешочек с жемчугом и стала одаривать своих приятелей и приятельниц, вызывая у них радость. Бросила она одно жемчужное зерно, и появилось между ними деревце, а на деревце пестрые ленты, шелковые платки и красные ожерелья для пастушек. Бросила она другое зерно, и пришли со всех сторон леса пышные павлины, пришли, прошлись и улетели и рассыпали по лужайке блестящие перья, которыми запестрела вся лужайка. А пастухи украсили перьями шляпы свои и кафтаны. Еще одно жемчужное зерно бросила Косенка, и появились на одной высокой ветви золотые качели на шелковых веревках, и, когда качаются пастухи и пастушки, качели взлетают тогда так высоко, как ласточка, а опускаются плавно, как царские корабли.