Александр Мадисон - Сердце спящего духа

Архотова армия подошла через день. Под утро. Архот постарался на славу. Ему удалось собрать, наверное, всё отребье, скрывавшееся по лесам. Их было много. Слишком много на один маленький город. Или на одно крупное поселение. Они стекались тремя широкими рукавами, с разных сторон, пытаясь взять городок “в клещи”.

Рене руководил обороной. Отобрав самых крупных мужчин, он раздал им копья, разбил на три отряда и разместил за баррикадами из телег и брёвен у крайних домов, на подступах к городу. Лучники расположились внутри, у окон, используя их как бойницы. Рене понимал, что если копейщики отступят, то лучникам несдобровать. Но у него не было выхода: ополченцы были неумелыми воинами. Стреляй они с земли, попали бы в спину своим же.

Командование первым отрядом принял усатый мужчина, который привёз оружие. Второй отряд возглавил Дик Мартон. Рене очень волновался за этот выбор, но вскоре оказалось, что Дик великолепно владеет копьём и мечом, бесстрашно дерётся и умело руководит обороной.

Командование третьим отрядом Рене взял на себя. Женщин и детей укрыли в каменных домах в центре города.

Нападавшие не слишком заботились о тактике. Они были хорошими драчунами, но воины из них вышли посредственные. На подходе к городу они вдруг обнаружили, что лес на достаточно большом пространстве вырублен, и плоская равнина хорошо простреливается лучниками. Перебежав равнину, они упёрлись в широкую гряду сваленных стволов и брёвен. Коварные ямы-ловушки были лишь слегка прикрыты лапником. От брёвен исходил неприятный запах нефти. Когда нападавшие завязли в брёвнах, нефть полыхнула. К небу поднялся чёрный столб дыма.

Больше всего Рене боялся, что враги отступят и переждут пожар. Но разбойники были настолько же глупы, насколько драчливы. Полыхающий завал преодолела едва ли треть Архотова воинства. И всё же их было много. Даже для хрустального меча.

Кровавая резня длилась целый день. К вечеру Рене начал уставать. Мучила жажда. Он едва стоял на ногах, когда к нему подбежал человек и передал, что Дик Мартон тяжело ранен. Копейщики из второго отряда отступают.

Окинув поле боя перед собой, и решив, что здесь справятся без него, Рене кинулся на выручку.

Архот стоял на баррикаде, опираясь на бесчувственное тело Дика. Волшебный меч рассекал воздух. Зачарованная змея впивалась в тела защитников. Люди падали замертво. Покончив с копейщиками, Архот, не спеша, направился к деревянному дому, сметая слабое сопротивление горожан. Дом полыхал вовсю. Вдруг из окна в небо рванулся винно-красный луч. Грянул гром. На объятое пламенем строение обрушился ливень.

– Не-ет! – застонал Рене, – Как ты здесь оказалась?

Ливень остановил огонь. Но не в его силах было остановить Архота.

Уничтожая всё живое, Архот двигался к дому, и Рене понял, что ему не успеть. Ирмуна. Там была Ирмуна. Рене был готов отдать всё, лишь бы спасти её. Что угодно: меч, город, жизнь. Только не Ирмуна! Как на зло, он смертельно устал. Хрустальный меч стал настолько тяжёлым, что юноша едва поднимал его. Рене задыхался от бега и от дыма горящих баррикад. Только не Ирмуна! Судорожным движением он рванул ворот рубашки. Между пальцев скользнула цепочка… порвалась… обвилась вокруг руки…

– …нет в нём никакой магии, – послышался знакомый голос, – Это просто талисман. Символ. Его ещё мой отец носил. И мой дед носил. И прадед… лучшей подмоги нет. Возьми, пусть будет.

Меч вдруг стал невесомым. Руки налились силой. Сердце погнало по венам кровь ровными глубокими толчками.

Зачарованная змея в ореоле голубого пламени уже ринулась с шипением между разбитыми створками окна, когда хрустальное лезвие с яростным гулом обрушилось ей на голову. Архот исступленно захохотал. На месте отсечённой змеиной головы выросли три. Но Рене было уже не остановить. Двуручник взлетал и опускался с такой скоростью, что на мече Архота повисла целая борода из змеиных голов. Колдун яростно сопротивлялся. Но с каждым взмахом хрустального лезвия их становилось больше… больше… больше…

И Архот понял, что проиграл. Оружие целиком скрылось под кожистыми телами. В его руке шевелился целый змеиный рой. Ядовитый ком, который становился тяжелее… тяжелее… тяжелее с каждым ударом Рене. Колдун выронил клинок и упал на колени. Почувствовав свободу, гадины с шипением расползлись в стороны, стремясь укрыться в щелях и норах. Лезвие окуталось туманом и исчезло.

Ар-Рихат, благородное оружие, выкованное когда-то кузнецом из скрытой долины для добра и обращённое колдуном ко злу, перестал существовать.

Словно почувствовав поражение своего главаря, орды разбойников кинулись врассыпную.

– Убей, – закричал Архот, – Что ты ждёшь? Прикончи меня!

– Нет! – качнул головой Рене, – Ты уже мёртв. Может, когда-нибудь ты станешь человеком. Но Архотом ты не будешь уже никогда. Твоим именем будут называть детей. Но не потому, что помнят. Потому что забудут! О тебе не будут слагать песни. Даже глупые маленькие девочки не будут пугать тобой друг дружку. Ты – никто! Всего лишь нищий! Уходи в никуда! Иди и живи, если сможешь!

Поверженный колдун медленно поднялся, грозно сверкнул глазами, втянул голову в плечи и, пошатываясь, медленно побрёл прочь.

– Рене! – девушка бежала к нему, размахивая руками.

Юноша оглянулся и подхватил рукой цепочку, внезапно соскользнувшую с запястья.

– Ирмуна! – Рене вдруг понял, что смертельно устал, – Жива… пойдём, у нас ещё есть дело.

С трудом перебравшись через завал, они подошли к Дику Мартону. Дик был плох. Его маленькие чёрные глаза с тоской смотрели в темнеющее небо.

Юноша опустился на колени.

– Рене… – пролепетал Мартон, – Холодно. Дождь… Мы победили?

– Да, Дик! Да! Мы победили.

– Хорошо… стать человеком… я всю жизнь… как ты… мечтал.

– Ты стал им, Дик, – ответил Рене.

– Нет… Не знаю…

– Ты стал им, Дик, – повторила Ирмуна, едва сдерживая рыдания.

– Ты… плачешь?

– Нет, Дик! Я не плачу.

– Хорошо… плачь, пожалуйста. Эта гадина… ужалила меня… в ногу. Плачь… Пожалуйста, плачь. Человек… прожил зря, если его смерть… не оплачет… ни одна женщина…

– Хорошо, Дик! Я буду плакать…

– У меня… никогда… один… – Дик вдруг забеспокоился, подался, было, вперёд и снова упал навзничь. Затем помолчал, глядя вверх, и произнёс неожиданно чётко, – Всю жизнь… один… всю жизнь… зря… Никого… нет… кроме вас…

Ирмуна разревелась в голос…

Отшумели праздники. Город оправился от ран и оплакал погибших. Пожарища расчистили. Поле брани покрылось тоненькими зелёными травинками. Под ними теснились невзрачные опушённые листочки. Кошачьи лапки. Но этим летом они ещё не расцветут.