Альберт Иванов - Великая тайна Хомы и Суслика

Так ведь нельзя самому. Но разве Зайцу докажешь, что без него, Хомы, Суслик всё равно пропадёт? Без Хоминых советов ему не прожить!.. Зайца нипочём не убедить. Лишь о себе думает. Да, собственно, и Зайца тоже жаль посылать к лютому Коршуну!

Придётся всё-таки самому идти. Глядишь, что-то на ходу или с ходу придумается.

И Хома направился в рощу. Плёлся и мрачно укорял себя: «Наверно, пока доберусь, уже поздно будет спасать Суслика. А быстрее идти не могу, ноги подкашиваются».

Но шёл. Хотя и медленно. Возможно, поэтому ничего путного на ходу и не приходило в голову.

Хома даже не подумал о том, что и его самого, вдобавок к Суслику, Коршун вдруг захватит. Хома в каком-то затмении от горя был. Ему такое дикое коварство и не снилось!

Коршун прямо-таки опешил, когда Хома внезапно появился под липой. Глазам своим не поверил, когда этот хомячишко жалобно провопил:

— Слышишь, Коршун, ты ещё Суслика не съел? А?

— Собираюсь, — гаркнул Коршун.

И с ходу Хома тоже ничего умного придумать не смог.

— Тогда давай… меняться! — предложил он, чувствуя, что сердце в пятки уходит.

— На что? — с усмешкой спросил Коршун.

Ему даже понравилось невиданное нахальство: уже пойманную добычу на что-то обменять хотят. Ведь неспроста говорится, что у волка из пасти не вырвешь. А у Коршуна из клюва — и подавно!

— Не знаю, на что, — замялся Хома. — А ты… на что хочешь?

— На тебя, — недолго раздумывал, забавляясь, Коршун.

Тут и у Суслика, видать, совесть проснулась. Перегнулся он через край гнезда и кричит:

— Не соглашайся!

Слабо кричит. Неохотно. Но кричит.

— У тебя не спросился! — в отчаянии проголосил Хома. — Меняюсь!

— А я не согласен, — громко заспорил Суслик, — ты с ума сошёл!

— Ты лучше на себя погляди! Попался и помалкивай, разиня!

— Рот мне затыкаешь? — оскорбился лучший друг Суслик, забыв про всё на свете. — А разиню я тебе припомню!

Вот это и доконало Коршуна. То, что пропащий Суслик ещё и грозится припомнить Хоме.

Много Коршун летал повсюду, но таких верных, неразлучных друзей нигде не встречал. Не видел. Можно сказать, оба у него в когтях, а ссорятся так, будто вечно жить собираются. Мало того, даже спорят о том, кому погибать, а кому оставаться!

Взял он бережно Суслика и плавно слетел с ним на землю.

— Забирай дружка, — махнул крылом Коршун.

— Пошли, ирод! — ошалело сказал Хома Суслику, боясь, что Коршун передумает.

— Скажи спасибо, что меняться отказался, — грозно произнёс Коршун, глядя на задрожавшего Суслика. — Его бы я, может быть, и не тронул, перевёл он хищный вагляд на обомлевшего Хому, — а тебе бы точно не поздоровилось. Прочь с моих глаз, оба! И больше не попадайтесь!

Он рассердился не столько на них, сколько па себя. На дурацкую свою доброту. Будешь добрым — пропадёшь! Одно его утешило, что он не голодный. Простительно.

Хома и Суслик улепётывали со всех ног, без оглядки, пока не очутились в норе у Суслика. Там только обнялись на радостях.

А Коршун, резко взлетел на дерево, угрюмо нахохлился и тоскливо подумал: «Хорошо в небе. Но там таких друзей не найдёшь. Слишком просторно, искать долго надо».

Вечером он, нарочито посмеиваясь, спросил у своего меньшего приятеля Кобчика:

— Интересно, если бы я Волку попался, предложил бы ты себя в обмен на мою свободу?

— Нашёл дурака! — заклекотал Кобчик.

«А он нашёл…» — с горькой завистью вспомнил Коршун жалкого, беззащитного Суслика.

Вероятно, выше дружбы нет ничего на земле. Выше только одинокий Коршун летает.