Альберт Иванов - Волшебный кувшин Хомы и Суслика

Хома весь избегался, угождая ему.

— Исхудал, — пожалел его как-то Суслик. — Загонял тебя добрый дядя!

— Ты просто завидуешь, что у меня дядюшка есть. А у тебя нет!

— Да я бы такого на порог не пустил. Или за порог бы выгнал!

— На порог или на пирог? — вдруг рассмеялся Хома. И вновь на минутку стал прежним, каким его и любил Суслик.

— И на порог, и на пирог не пустил бы, — улыбнулся Суслик.

— Ты только так говоришь, а сам бы последнее отдал.

— Я? Последнее? — опять завёлся лучший друг. — Да у меня зимой снега не выпросишь! — Подумал и сказал: — Я зимой сплю.

— Дотянуть бы до зимы, — мечтательно произнёс Хома. — А там, глядишь, и дядюшка заснёт.

— Навечно, — добавил Суслик.

— Хватит, — одёрнул Хома. — Ты не знаешь, какой он у меня замечательный!.. Некогда мне здесь с тобой распотякивать. Мне к Выдре сбегать нужно, дядюшка свежей рыбки захотел.

— А раков он не заказывал? — невинно спросил Суслик.

— Нет, — пробормотал задёрганный Хома.

— Жаль. Они бы его хватанули!

И вот так все встречи. Лучше бы и не виделись. Сплошное расстройство.

У Хомы теперь Суслик не появлялся. Один только раз побывал. Но и этого ему было достаточно.

Дядюшка, набравшийся сил на непрерывном отдыхе, вышвырнул его из норы. Легко, как пушинку! Суслик сам виноват. Нельзя до таких безобразных поступков старших доводить. Придержал бы язычок, вместе бы мирно поужинали.

Дядюшка тогда сильно переживал:

— Надо было выкинуть его после ужина. Никогда себе не прощу, что натощак, голодного, выбросил!

Хома потом возвёл странное дядюшкино раскаяние в невиданное достоинство.

— Дядюшка очень жалел, что ты не остался на ужин, — горячо говорил он лучшему другу.

Суслик даже задохнулся от возмущения. Но промолчал.

— Места он себе не находил от волнения, — сокрушался Хома, разрываясь сердцем между родичем и другом.

— Да уж нашёл, не волнуйся, — пробурчал, не выдержав, Суслик.

— Что — нашёл? — не понял Хома. Он здорово отупел в последнее время.

— Место нашёл. На чужой мягкой постели.

— Я себе тоже охдпочку травы принёс, — сказал Хома. — Ты не думай, я больше на земле не сплю.

— Только этого и не хватало! И в кого ты такой чудак?

— Наверно, в дядюшку, — смутился Хома.

— Если бы ты в него был, его бы в норе не было.

Вот и весь сказ. Трудно Хоме. Дядюшке угодишь, друг обижается. С другом согласишься, дядюшку рассердишь.

«А как было бы хорошо, если бы дядюшка и Суслик подружились, — мечтал Хома. — Сразу стало бы легче. Суслик-то один живёт, ему много не надо. Подкидывал бы что-нибудь нам из своих запасов. Втроём легче прожить, чем вдвоём — с дядюшкой!..»

И всё-таки, несмотря ни на что, прав оказался не Суслик, а Хома. Он своего дядюшку лучше знал. И уважал недаром.

Счастливое детство никогда не забывается! Вот хотя бы, кто тогда его на ручей водил? Кто его плавать учил? Кто о нём в неволе помнил? Всё дядюшка!

В одно прекрасное утро дядюшка встал раньше обычного. С хрустом расправил плечи и озорно подмигнул племяннику.

— Пойду. Нагостился я у тебя вдоволь!

— Что ты? Поживи ещё, — и Хома уточнил — Хоть денёк.

— И не проси, — отказался дядюшка. — А то, я гляжу, ты со мной загнёшься, — уверенно заметил он, — или друзей растеряешь. Вчера тебя не было, Суслик твой заходил, горошку на дорожку мне принёс.

И дядюшка вытащил из-под постели внушительный мешок.

— Да как он смел?.. — возмутился Хома.

— Угомонись, — ласково почесал его за ухом дядюшка. — Я и вправду зажился здесь. Столько я в неволе просидел, манят меня в даль вольные дороги!

Он лихо закрутил усы.

— А на друга не серчай. Родных не выбирают, а друзей ещё поискать надо.

Дядюшка обнял Хому. И вышел.

— А мешок? — выскочил за ним из норы Хома.

— Зачем он мне? — махнул на прощание дядюшка. — Мне без него легче.

Он скрылся в густой траве. И только её колыханье указывало его прихотливый путь.

— А увидимся? — крикнул Хома.

— Куда я денусь! — бодро донеслось, уже издали.

Долго стоял на пригорке Хома. Подошёл Суслик и молча стал рядом.

— Ты что ему сказал? — не поворачиваясь, спросил Хома.

— Ничего, — ответил Суслик.

— А почему же он ушёл?

— Не знаю…

— А зачем ты ему мешок гороха принёс?

— Он попросил. Сказал, что уходить собрался, а у тебя, мол, пусто. Хоть шаром покати.

— Узнаю дядюшку! — весело воскликнул Хома. — Он без этого не может. Разорил тебя аж на целый мешок. Не забыл про меня!

— Это я про тебя не забыл, — тихо сказал Суслик. — Чей мешок-то?

И непонятно, расслышал ли его Хома. Он по-прежнему смотрел в ту сторону, где скрылся дядюшка, вольный хомяк.

Повадилась к ним на ручей одна шумная компания с ночёвкой приезжать. На новой большой машине. Палатку поставят, костёр распалят и куролесят.

Люди ещё называются. Всюду намусорят, деревца сломают, кувшинки оборвут. После них хоть потоп! Не раз приходилось Хоме и Суслику после них горящую траву водой заливать.

Прямо нашествие!

А ведь эти пришельцы вроде бы разбирались, где хорошо, а где плохо. Каждый раз для своей стоянки другое место выбирали. Получше.

Там, где раньше всё разорили, никогда не останавливались. А на новом месте всегда восхищённо руками всплескивали: ах, красота какая вокруг!.. И сразу же начинали всё крушить.

Может, поэтому сюда и ездили? Может, хотели всю красоту из зависти уничтожить? Сегодня тут, завтра там, — повсюду.

А шуму от них — все кричат, визжат, прыгают!

Целые снопы самых лучших цветов на лугу нарвут, а потом выбрасывают. Ненормальные.

И до чего прожорливы! Как приедут, без остановки едят. Да ещё что-то пьют, на глазах дуреют. Как-то один верзила, в малиновом пиджаке, чуть в костёр не упал, с трудом оттащили. Другой в ручье едва не утонул, еле откачали. Хохочут. Такая беда, а им весело!

— И откуда они взялись, эти люди? — расстраивался Суслик.

— Это новые люди, растяпа, — вздохнул Хома. — Мне о них наша Белка рассказывала. Они её кокосовым орехом подманили, поймали и в город увезли. А там в клетку посадили. Случайно оттуда удрала и чудом домой дорогу нашла.

— А почему их «новыми» называют?

— Как говорит Белка, у них всё новое: дома, одежда, еда, машины.

— А головы? — перебил его Суслик.

— А головы пустые. Что, сам додуматься не можешь? Пропадём мы с этими «новыми», — приуныл Хома, — совсем пропадём.