Павел Калмыков - Лето разноцветно-косолапое

— Здравствуй, батюшка Ворон, — почтительно сказала медведица.

Да, это был Ворон. Большой, черным-чёрный. Чёрные лапы, чёрные перья, чёрная борода, чёрный блестящий клюв, и даже язык во рту, когда Ворон заговорил, тоже оказался чёрный.

— Здравствуйте, дети, — низкоскрипучим голосом сказал Ворон. — Вы и в самом деле думаете столкнуть в реку мою скалу?

— Я просто пошутил, — сказал Тедди, повесив нос.

— Он пошутил, — повторил Ворон, обращаясь к Аксинье Потаповне. — Не сердись на него, девочка. Экие у тебя медвежата разноцветные. Что ж, будет нужен совет — приходите.

И Ворон улетел.

— Почему он вас назвал девочкой? — шёпотом спросил Тедди.

— Он когда-то и мою бабушку девочкой называл, — ответила вожатая. — Он очень старый. И мудрый. Его все уважают. Он потомок того самого Великого Ворона. Вы ведь знаете Великого Ворона?

Кто-то из медвежат слыхал про Великого Ворона, другие не слыхали ничего.

— Это очень важная история. Я расскажу её вам вечером.

— Давайте сейчас, а, Аксинья Потаповна, — запросили медвежата.

— Расскажу вечером. А сейчас мы поищем вашу ящерицу. Припоминаю, есть рядом озерцо, там водится что-то похожее.

Это небольшое озеро было одним из тех, которые евражки называли Следами Вулкановой Ноги. Вода в нём стояла тихая, не то что в речке. Над водой роились комары, порхали стрекозы, по глади носились водомерки на длинных расставленных ногах. Над илистым дном двигались тени мальков-рыбёшек.

— Смотри, Бхалу, — прошептала медведица. — Вон, на бревне. Она?

На тёмном бревне, у берега, свесив хвост в воду, сидела маленькая, с пальчик длиной, почти незаметная бурая ящерка.

— Вроде похожа… — неуверенно сказал Бхалу. — Она вкусная?

— Проверь, — предложила Аксинья Потаповна. — Как ты её поймаешь?

Бхалу сразу придумал как. Очень просто: ступил с берега на бревно и двинулся к ящерице. Куда ей теперь деваться — не в воду же прыгать. Вот она, уже лапой подать…

Бульк! Странная ящерка нырнула в воду и преспокойно поплыла прочь, повиливая хвостом!

Бхалу от удивления поскользнулся на бревне и сам громко бултыхнулся в озеро. Ну, нет! На этот раз друзья не дадут губачонку утонуть! И Умка, и Тедди, и даже медведевочка Панда с шумом ринулись в воду.

— Держись, Бхалу! — крикнула Аксинья Потаповна и протянула утопающему лапу.

Но Бхалу барахтался и не спешил спасаться.

— Не спасайте меня! — засмеялся он. — Здесь мелко! И вода тёплая! Плесь, плесь, плесь! — брызнул он на Панду.

— Брызг, брызг! — ответила она и тоже засмеялась.

— Фр-р-р! — медвежонок Тедди окатил обоих целым веером воды.

А Умка вышел из воды недовольный:

— Мутная вода, однако. Уплыла ваша ящерица.

— Нет, это не ящерица, — сказал Бхалу, — это, наверно, головастик.

— Точно, головастик, — согласился Тедди. — Только большой. А голова маленькая.

— Хи-хи! — сощурилась Панда. — Какой же головастик с маленькой головой? Это саламандра. Они — тьфу! — горькие.

Аксинья Потаповна замотала головой:

— Ой, совсем вы меня заморочили — ящерицы, не ящерицы, головастики, саламандры… Слушайте и запоминайте: это называется тритон. Он живёт в воде и на берегу. На вкус — не пробовала и вас учить не буду. А больше никого, чтобы с лапками, хвостом и голой кожей, на Камчатке не водится. Ни ваших ящериц, ни саламастиков, ни головандриков. Только тритон — запомнили?

И медвежата запомнили: тритон.

На отдых медвежий отряд устроился на опушке, примяв пахучие заросли крестовника. Пришла пора слушать обещанный рассказ. Набежал вечерний ветерок, шелестели деревья и травы. Солнце опускалось на западе, тени от сопок уже протянулись по земле. Но ещё сияли вдали нетающие снега вулкана, и ещё лежал золотистый отблеск на складках Вороновой скалы (той самой, которую чуть легкомысленно не свалил в реку медвежонок Тедди). Иногда сам хозяин скалы возникал на верхушке, как живая иллюстрация к рассказу.

— Это было давно, — начала Аксинья Потаповна, — когда ещё время не началось. Ни солнца не было, ни земли не было. Жил тогда Ворон, а откуда он взялся, никто не знает, потому что никого другого не было. Скучал Ворон в темноте и одиночестве, плакал от тоски, долго плакал, да и подумал: никто моих слёз не видит, никто не пожалеет. Чего зря плакать? Стал клювом долбить темноту — где ударит, там и звёздочка проклюнется, дырка в небе. При свете звёзд огляделся Ворон. Вверху — небо, внизу — море, вот сколько слёз наплакал. Посредине он сам, Ворон, летает, машет пёстрыми крыльями…

— Как же пёстрыми? — перебил Тедди. — Он же чёрный, совсем чёрный.

— Не торопи сказку! — сказала вожатая. — Слушай, и узнаешь. Так вот, перья у него были пёстрые, и негде ему было присесть отдохнуть: земли-то нет. Тогда спустился Ворон к морю, стал на лету в волнах лапами бултыхать. На лапах ведь у Ворона чешуйки — вот из чешуек рыбы народились, а из коготков — киты, тюлени и моржи.

— А медведи? — спросил Умка.

— Не торопи сказку, — цыкнул на него Тедди и пихнул в бок.

— «Ныряйте глубоко, звери морские, — сказал им Ворон. — Достаньте дно, принесите ила». Долго ныряли тюлени, долго ныряли киты, долго ныряли моржи — наконец один самый сильный морж достал дно, зачерпнул комочек ила, с песочком, с водорослями. И хватило этого комочка, чтобы всю землю посреди моря сделать. Вот такие большие моржи тогда были, что вся земля для них — комочек грязи.

— Однако! — не сдержал удивления Умка. Он один из всех медвежат видывал моржа — хоть и большого, но не такого же!

— Вот опустился Ворон на землю, прошёлся на лапах туда и сюда. Стал птиц делать. Вырвет из себя перо и пустит по ветру. Из чёрного пера баклан получится, из серого — сова, из цветного — селезень. Остались белые перья — наделал из них куропаток, чаек, лебедей, да и сам белый остался.

— Но ведь ворон же чёрный?! — сказал теперь Бхалу.

— Не торопи сказку, — одёрнул его Умка.

— Загалдели птицы, спрашивают Ворона: «А мы красивые? Мало нам света, не видим, какие мы красивые!» — «Ладно, — ответил Ворон. — Кто полетит со мной за море?» Вызвались Гусь и Трясогузка…

(Медвежата закивали: уже видели они на Камчатке и серых длинношеих гусей, и маленьких проворных трясогузок, раскачивающих длинными хвостами.)

Но тогда эти птицы иначе выглядели. У Гуся клюв был как у орла, горбатый и сильный, а у Трясогузки клювик тоненький и длинный. Гузкой она и тогда трясла презабавно, зато хвост имела короткий.

Вот взял Ворон Гуся и Трясогузку, и полетели они через море на восток и на север.

— Это к нам, к нам, — заволновался Умка.