Вацлав Ржезач - Волшебное наследство

На площади снова послышались смешки, сперва несмелые, словно только-только брызнувший дождь, а потом все более громкие, словно прорвались сдерживавшие смех шлюзы. Смех звучал все громче и громче; сперва засмеялись люди, выглядывавшие из окон: сознание, что они — у себя дома, придавало им храбрости; к ним присоединились торговцы-крестьяне, а потом и солдаты. В ярости от того, что он подвергся поруганию и позору у всех на виду, герцог забыл про свой страх. Рассвирепев, он не видел уже никого, кроме высокого худощавого паренька в странной шапчонке, который высмеивал его власть и шутил шутки с самим его сиятельством на глазах у целого города и солдатни. Этого паренька нужно было уничтожить одним из первых.

— Взять его! — приказал он рейтарам. — И привести сюда, ко мне!

Смех замер на устах у всех, кто был на площади. При гробовом молчании раздался окрик офицера, приказывавшего ста тридцати конникам ринуться в атаку.

Случалось вам слышать что-либо подобное? Сто тридцать человек с мечами в руках, верхами должны были атаковать одного, едва ли не двенадцатилетнего мальчика?! Вот сейчас громыхнут подковы и сто тридцать всадников, будто смерч, помчатся выполнять позорный приказ своего предводителя.

Но как раз в тот момент, когда рейтары, послушные приказу, пришпорили своих коней и натянули поводья, Вит молча поднял руку, повернув ее ладонью к площади, и сто тридцать лошадей, будто повинуясь знаку дрессировщика в цирке, поднялись на задние ноги, и сто тридцать наездников с металлическим бряцанием свалились на мостовую. Люди не могли прийти в себя от изумления. Что такое? Что происходит? Вит опустил руки, и кони снова встали на четыре ноги; они стояли спокойно, как будто ничего не происходило.

Вит сообразил, что теперь нужно действовать очень быстро, иначе начнется хаос и паника, и тогда прости-прощай все его добрые замыслы.

Площадь шумела и гудела от людских голосов, будто лес в бурю. Тогда Вит, подождав, пока всадники, скатившиеся со своих коней, встанут, опять поднял ладонь и крикнул что было мочи:

— Солдаты герцога, смотреть на меня!

В глубокой, мгновенно наступившей тишине солдаты герцога повернули головы в сторону Вита, словно и не было у них никогда другого повелителя. А Вит продолжал:

— Правую ногу поднять! Раз!

Правые ноги всех солдат, всадников, алебардников разом взметнулись вверх и застыли под прямым углом по отношению к туловищам своих обладателей.

Герцог не отрываясь наблюдал за этой странностью и не верил своим глазам и ушам. У него отвисла челюсть. Солдаты и даже их офицеры, даже телохранители герцога — короче, все его защитники стояли, вскинув под прямым углом правую ногу. В таком положении удержать равновесие было довольно трудно, так что одни опирались на мечи, другие — на алебарды, а третьи ухватились за седла своих коней.

— Кому вы подчиняетесь?! — вскричал герцог. — Кто платит вам деньги за службу, кому вы обязаны подчиняться? Опустить ноги, смир-р-но!

Но сколько он ни кричал, сколько ни старались солдаты, их правые ноги болтались в воздухе, словно кто-то должен был осмотреть подошвы их сапог.

Вит, не обращая внимания на рев герцога, обернулся к пану Гинеку Прубе и произнес:

— А теперь, пан Пруба, можете дать знак и пригласить сюда своих учеников и подмастерьев. Когда придут, распорядитесь обезоружить солдат и связать им руки. Только после этого я позволю солдатам опустить ноги и встать как приличествует людям.

— Малыш, — проговорил растроганный галантерейщик и прижал к груди голову Вита, — чем отблагодарить тебя? Ты вернул городу Дом свободу.

— Нет, меня благодарить не за что, мастер, — ответил Вит. — Разве вот эту чудесную шапочку и всех нас вместе. Ведь все мы желали одного и того же: жить в мире и согласии и трудиться как свободные граждане. Но поспешите, мастер, чтобы эти бедолаги не мучались слишком долго.

— Твоя правда, — согласился галантерейщик и, выпустив голову Вита, отвел полу своего плаща, выхватил меч, и он заблистал высоко у него над головой.

И случилось так, словно простым жестом мастер сотворил еще одно чудо. «Ура!» — послышалось со всех сторон. Простор площади в мгновение ока заполнился вооруженными людьми — это рабочий люд выбегал из домов, со всех улиц и переулков, примыкавших к площади.

— Друзья! — воскликнул галантерейщик могучим, над всей площадью раздавшимся голосом. — Подмастерья и ученики! Слушайте меня внимательно и исполните все так, как скажу. Наш общий недруг повержен. У него нет сил сопротивляться. Значит, вашего оружия не потребуется, обойдемся и без пролития крови как виновных, так и невиноватых. Разоружите неприятелей и свяжите им руки! Но действуйте спокойно, по-людски. Не отвечайте злом на зло. Мстят только жалкие и трусливые люди. Докажите, что мы настолько сильны и человечны, что можем быть и милосердны. Дом наш свободен, и все мы снова свободны и сами себе хозяева. Да здравствует Дом и свобода! Ура!

И площадь ответила громовым эхом тысяч голосов:

— Да здравствует Дом и свобода! Ура!

Нам остается досказать всего несколько слов. Дом был освобожден — ну чего бы еще желать? А того, чтоб никогда уже не терять не только возможности трудиться, но и преданной, бдительной любви к свободе. Труд, любовь, справедливость — вот столпы свободного существования.

Наемники были связаны и, после того как Вит разрешил, снова встали на обе ноги. Потом их отвели на угол площади под охрану стражников из числа учеников и подмастерьев. А тем временем решался вопрос о том, как быть с их бывшим повелителем. Прозорливый Матей припомнил, что на площади собралась только часть герцогской армии, что есть еще рейтары, стоявшие перед замком. Но когда головной отряд под предводительством пана Прубы и Вита отправился туда, то обнаружилось, что бороться не с кем. Кто-то передал рейтарам известие о событиях на площади, и они, захватив все, что можно при такой спешке, опрометью ринулись из города.

Позже обнаружилось, кто был тот благодетель, упредивший рейтар. Пан Рупрехт Борек. Воспользовавшись неразберихой и сутолокой, когда связывали вояк, он исчез. Он понимал, что дело хозяина проиграно окончательно, и нисколечко не желал предстать вместе с ним перед судом сената. А поскольку, кроме сына, служившего в рейтарах, у него никого не было, он, набив кошельки золотом, покинул город вместе с ними.

Пан Пруба возвратился на площадь, чтобы председательствовать в сенате во время суда над Янеком Псарем, или герцогом Густавом. Судебное разбирательство тянулось чрезвычайно долго, и те, кто не мог похвастать храбростью в борьбе за свободу, теперь громче и настоятельнее всех требовали или отсечь голову Янеку Псарю, или повесить его. Однако пану Прубе, мастеру Войтеху, Петру Ихе и другим рассудительным горожанам удалось настоять на том, чтоб просто изгнать Янека Псаря из города.