Войцех Жукровский - Похищение в Тютюрлистане

Цыган снял пояс, повесил его на ручку двери, достал из-за голенища нож, поплевал на лезвие и стал водить им по натянутому ремню.

— Бежим, — шепнула Хитраска.

— Это, наверное, убийца, — пискнул Мышибрат.

— Успокойтесь, тихо, — сказал петух, — ведь они нас не видят. Пробирайтесь на дорогу и ждите меня за поворотом, я хочу осмотреть фургон; кто знает, что там скрывается!..

— Только не подвергай свою жизнь опасности…

— Будь осторожен, — попросил Мышибрат.

— Я знаю, что это за птицы, и не с такими еще имел дело…

Мяучура и Хитраска исчезли среди листьев. Они направились к дороге, видневшейся в просветы между деревьями.

Кот и лиса слышали за спиной скрип накренившегося фургона и скрежет стального лезвия.

«Герой — этот Пыпец…» — подумали оба, выйдя на тёплый песок дороги.

А петух, поправив перевязь, на которой висел рожок, смело вышел на поляну.

Старый цыган влез уже в фургон и кормил проголодавшихся блох; слышно было, как они чмокали и грызлись, вырывая друг у друга куски скудной пищи.

Капрал Пыпец подошел к дверям кухни и осторожно постучал.

Было тихо; слышалось лишь бульканье воды в кастрюлях, и вкусный запах полз из-под побрякивающих крышек.

Петух с тревогой оглянулся. Сзади него стоял большой котёл с тяжёлой крышкой. На поляне паслись сивые клячи, и их расплывчатые тени неуклюже лежали на траве, дальше вековые дубы возносили свои могучие тенистые кроны. Оттуда веял приятный холодок, располагающий к отдыху и дремоте.

Неожиданно петух ощутил страх; ему показалось, что над ним висит ястреб, а может быть, он почувствовал чей-то предательский взгляд, устремлённый на него из щелей между досками.

Он побежал.

— Подожди, милый странник, — закричала Друмля, появившись в дверях, — эй, генерал, генерал!..

Услышав певучий голос цыганки, который манил и ласкал, Пыпец доверчиво повернул назад.

Весь страх показался ему внезапным наважденьем. Над лесом пылало заходящее солнце, на небе не было ни облачка, ветви приветливо махали ему, а красивая цыганка, сбегая с лестницы, кричала: «Паагадаю… Пааагадаю… Цыганка правду скажет: что было, что случится, что с тобою приключится, дай, дай же мне крыло…»

— Ты много воевал, — был храбр, имел врагов, но всех победил… Ждёт тебя большая любовь… Дорога к милой ни далёкая, ни близкая. Цыганка всю правду скажет…

Не был бы капрал Пыпец старым солдатом, если б сердце у него не забилось сильнее при виде красивой девушки. Именно для того, чтобы поговорить с ней и погадать, он отослал друзей. Не одной красотке во время своей службы он вскружил голову, хо-хо… Петух гордо надулся, погладил цыганку крылом, фамильярно потрепал по плечу и, видя вблизи алые губки, склонил клюв для поцелуя.

— Может быть, ты и есть моя суженая, — прошептал он.

Друмля быстро отвернула голову, серебряные монеты звякнули в черных волосах, зубы блеснули в улыбке: «Смотри, какой скорый, петух ты мой важный, воин отважный, не на ту напал».

И, снова изогнув крутую бровь, она внимательно посмотрела на растопыренные перья.

— Прежде чем счастье найдёшь, встретишься с великой опасностью, — продолжала она. — Кто знает, может быть, и погибнешь. Не в бою тебя ждёт смерть. Погибнешь ты от руки предателя.

Она посмотрела на него горящими глазами и вцепилась обеими руками в крыло.

— Близка опасность, ближе она… ближе.

Это крался вдоль фургона цыган Нагнёток с ножом в зубах.

А капрал Пыпец, словно заворожённый, слушал сладкий голос цыганки.

— Если даже погибнешь, принесёшь пользу людям, и после смерти они станут хвалить тебя, — говорила она, думая о том, как он, ощипанный и выпотрошенный, будет вариться в кастрюле.

Вдруг крышка котла, стоящего позади цыганки, приоткрылась, в щели показалось искажённое от ужаса лицо, и послышался свистящий шопот: «Беги!»

Словно очнувшись от дурмана, петух шарахнулся в сторону, вырвал крыло и высоко подскочил вверх.

Цыган Нагнёток кинулся за ним, но успел выдернуть только самое длинное перо из петушиного хвоста. Стуча подкованными сапожищами, злодей погнался за Пыпецом с ножом в руке.

— Ничего, ничего, мы поймаем кукурекающего дурня, — запела Друмля и звонко рассмеялась, будто перстень упал в хрустальную вазу.

Петух бежал через лес. За ним гнался цыган. За цыганом с криком бежала Друмля, а сзади увязались кровожадные блохи.

— Он убегает, — шепнул Мышибрат, заслышав треск ломающихся веток.

То справа, то слева раздавались крики и мелькали сквозь листву фигуры петуха и Нагнётка. Петух старался сбить цыгана с пути. Наконец он выскочил на дорогу и, взметнув шпорами пыль, крикнул пронзительным голосом: «Братья, бежим!»

Друзья углубились в лес.

Когда звери остановились, задыхаясь от быстрого бега, они услышали лишь, как шумят деревья на закате. Друзья прижали лапки к громко бьющимся сердцам и прислушались, — нет ли погони. Но в лесу было тихо.

— Я почувствовал нож на горле, — воскликнул петух, — я спасся чудом от смерти.

— Мы так боялись за тебя! — мяукнул Мышибрат, вытягивая с удовольствием хвост.

— А я едва успела крикнуть своим блошкам: «Держитесь за мех», — так здорово мы мчались.

— Твои блохи — это кроткие создания в сравнении с кровожадными блохами цыгана.

— Мы ничего не потеряли?

— Узелок капрала у меня, — сказал кот.

— Значит, в порядке.

— Уйдём поскорее из этих опасных мест.

Медленным шагом звери вошли в темнеющие анфилады дремучего леса. Солнце уже село. Мохнатые ночные бабочки летали над цветами, от которых аромат, особенно пряный в этот вечер. Где-то далеко-далеко слышалась песня, ей вторили задумавшиеся деревья:

Мелодия рассыпалась в печальном вздохе.

— Боже мой, — застонал петух, — мой рожок!

Напрасно утешали его друзья, что он купит себе в лавке новый рожок. Второго такого не будет — помятого, верного и… утраченного.

Капрал не мог сделать ни шагу; он стоял, склонив голову, и вслушивался в далёкие жалобы, а голос рожка прерывался и хрип, словно он был полон слёз.

И петух повернул назад; не обращая внимания на уговоры друзей, отталкивая их лапы, он воскликнул: «Идите дальше одни, я возвращаюсь».

— Ты с ума сошёл, я тебя одного не пушу, — волновалась Хитраска.

— Я пойду с тобой, — мяукнул Мышибрат и стал точить когти о ствол.

Было уже совсем темно; светляки, возвращавшиеся из гостей, зажгли фонарики. В темноте петух видел плохо; поэтому Мяучура впереди, отгибая ветки, — его зелёные глаза светились среди ночи.

Песчаная дорога, на которую вышли звери, еще не остыла и грела им лапки.