Ванда Мараховска - Сказки далеких островов и стран

Как только забрезжил рассвет, Ахмед похлопал по спине своего верблюда и сказал:

— Ступай, старый, куда хочешь, только выведи нас к оазису.

Верблюд медленно поднялся с колен, широко раздувая ноздри, а минуту спустя двинулся на север, а за ним — весь караван.

Вскоре Ахмед и его товарищи добрались до зеленого оазиса, где отдохнули и набрались новых сил.

Лежит Ахмед над родничком в холодке, грызет сладкий финик и раздумывает над своей дальнейшей дорогой. В этот момент послышался ему клеток аиста. Минуту спустя он увидел целую толпу аистов, бредущих по лужайке.

— Сегодня я ловил лягушек в пруду, что в саду султана, — клекотал один из них, обращаясь к своей супруге, с достоинством бредущей рядом с ним, — и услышал, как павлины раскричались о том, что принцесса очень больна. Султан приказал огласить по всей стране, до самых истоков Нила, что тому, кто спасет его дочь от смерти, он отдаст ее руку.

— О, что же это за новость, — отвечала ему аистиха. — Да я об этом уже давно слышала от фламинго, два полнолуния тому назад. И еще, помню, фламинго говорили, что принцессу ничем нельзя спасти, разве что соком этой желтой травы, что растет тут, у этого родника. Но что тут поделаешь? Ведь никто из людей не понимает нашего языка, никто не даст больной этого лекарства, и бедной принцессе придется умереть.

Услышав это, Ахмед вскочил и начал быстро полными пригоршнями срывать липкие стебли желтой травы, целые заросли которой окружали родник. Потом он направился к дворцу султана и велел известить, что он явился, чтобы спасти принцессу.

Старый султан печально покачал головой и сказал:

— Пусть тебе, мой сын, повезет больше, чем всем остальным, что безуспешно пытались вырвать мою дочь из когтей этой ужасной болезни.

Ахмед приготовил напиток из сорванных над родником трав и попросил больную принцессу выпить его. Она опорожнила чашу до дна, и сразу же на ее бледных щеках расцвел румянец, глаза засияли радостным блеском, уста засветились улыбкой. Она быстро соскочила со своего ложа и нежно обняла отца.

— Батюшка, этот юноша спас мне жизнь! — воскликнула девушка.

— Отныне он станет моим сыном и твоим супругом, — изрек султан.

Вскоре была отпразднована шумная свадьба принцессы с Ахмедом, сыном Хассана.

Однажды Ахмед сидел со своей супругой на террасе своего дворца, наслаждаясь вечерней прохладой. Вдруг две маленькие мышки пробежали мимо него по плитам пола и скрылись в щелке стены. Минуту спустя Ахмед услышал их шепот:

— Ты слышала, что говорят птицы? Будто с тех пор, как Ахмед стал зятем султана, он перестал сыпать по утрам зерна пшеницы.

— О да, — пискнула другая мышка. — Я слышала также, как голуби говорили, будто он для забавы стреляет в них из лука. Белая голубка, дочь которой он подстрелил, сказала, что он не заслуживает своего счастья и что рано или поздно будет наказан.

Разгневанный Ахмед соскочил с софы, на которой возлежал, бросил камень в щель, где спрятались мышки, и крикнул:

— Молчите вы, отвратительные, глупые грызуны. Сейчас же перестаньте сплетничать.

— Что случилось? На кого ты кричишь, Ахмед? Кому велишь замолчать? Тут ведь никого нет, — испугалась его супруга.

— Ах, да это только эти сплетницы-мыши, — ответил Ахмед. — Кругом полно этих дармоедок. Придется натравить на них кошку. Представь себе, они осмелились наговаривать на меня — Ахмеда, сына Хассана, единственного человека на свете, который понимает язык зверей.

Как только он вымолвил эти слова, сразу же утратил дар, ниспосланный ему Альдианом, духом Нила. С тех пор тайны языка птиц, рыб и четвероногих навсегда закрылись и для него. Напрасно настораживал он слух — мышиный писк оставался для него лишь мышиным писком, а гомон ласточек только гомоном ласточек. Ни о чем не говорил ему уже и клекот аиста.

Ни чириканье воробьев, ни рев осла, ни блеяние овечки, ни лай собаки никогда больше не открывали ему ни единой тайны.

Жил-был однажды царь, у которого был единственный сын, стройный, как кедр, смелый, как сокол. Отец его правил справедливо, мир царил в его государстве, и никогда еще ни один враг не застал его в столице врасплох, безоружного. Старый владыка за много дней заранее знал, кто приближается к границам его государства.

Было у него зеркальце — маленькое, серебряное, и ежедневно, с самого утра, царь, постучав по зеркальцу пальцем, приговаривал:

В ответ на это из зеркальца раздавался шум и свист, точно вихрь срывался, а потом сразу становилось тихо-тихо. Царь тогда долго вглядывался в серебряную поверхность зеркальца: если она оставалась ясной, прозрачной, это означало, что никто к царским границам не приближается. Когда же по зеркальцу пробегали красные лучики, это предвещало, что вооруженный враг показался со своим войском. Иногда на царя с поверхности его зеркальца смотрело лицо его друга, это означало, что в это время друг собирается его проведать.

Как зеницу ока берег царь это зеркальце и никогда с ним не расставался.

Однажды поднялась страшная буря, забушевал ураган. Гремел гром, ветер завывал, а потом молния ударила в царский дворец. Когда все стихло, царь с ужасом увидел, что его волшебное зеркальце исчезло бесследно.

Напрасно они с царевичем обыскали все покои дворца, напрасно заглядывали в самые темные уголки, осмотрели весь сад и весь парк, каждый кустик, каждое дерево — зеркальца они так и не нашли. Пропало оно бесследно, точно в воду кануло.

От огорчения царь не ел, не пил, ни сна, ни отдыха не знал, никого не хотел видеть и в конце концов тяжело заболел.

— Батюшка, — сказал царевич, — я дойду хоть до конца света, а твою потерю найду.

— Иди, сынок, поброди по разным странам, поищи мое сокровище, а я буду днем и ночью дожидаться твоего возвращения. И вот тебе мой царский перстень. Надень его на безымянный палец. Если окажешься на перепутье и не будешь знать, в какую сторону пойти, подбрось его в воздух. Если он слева упадет — иди направо, если справа — иди налево, если назад полетит — возвращайся, а если прямо покатится — иди смело вперед.

Царь горячо обнял на прощанье сына и благословил его. Царевич, не оглядываясь, тут же вскочил на коня и двинулся в путь.

Ехал он семь дней, семь ночей, пока не оказался у подножия черной скалы, высящейся на распутье на опушке леса. Отсюда расходились четыре дороги на четыре стороны света.

Царевич, не зная, какую из четырех дорог выбрать, слез с коня, снял отцовский перстень с пальца и подбросил его в воздух. Перстень сверкнул в утреннем луче солнца и упал налево от царевича. Тогда свернул царевич в правую сторону. Дорога вела через густой бор, потом снова через поле, потом — в гору взвивалась и спускалась в долину, скрывалась в гуще лесов, сворачивала в болота и пески, бежала наперерез через пустоши и степи, а иногда и совсем терялась среди камней и скал.