Александр Жарков - Ключ разумения

Новый танцмейстер и церемониймейстер отличался от старого тем, что все свадьбы превратил в похороны. Не только в переносном – то есть всё было тяжело и мрачно, – но и в прямом смысле. И если первое время над его деревянной пластичностью смеялись в открытую, то очень скоро перестали, а самые умные стали орать: «Гениально!» А кто всё-таки рисковал потешаться, не в глаза, конечно, то это уже были потешки сквозь близкие слёзки, потому что успехи его на поприще палача просто поражали, и какой-нибудь хохотун, смеявшийся над ним вечером на балу, ночью лобызал его туфлю возле клеток со зверями, и платил немалые деньги, чтоб не попасть к ним, зверям, на ужин в качестве мясного блюда. Тогда Ангор ещё брал деньги.

К двадцати годам Раздватрис стал весьма богат, и построил в родной деревне дом, трёхэтажный, дорогой, но мрачный, почти без окон и с грязно-сиреневого цвета стенами. Сиреневый был любимый цвет Страуса и его. Здесь он отдыхал и развлекался один, или с гостями. Был там, например, помянутый Бонавентурой «курятник». В огромной пустой зале пол был застелен душистым сеном, и от стены к стене, на приличной высоте тянулись серебряные жёрдочки с круглыми сиденьями, на которых сидели одетые в костюмы курочек деревенские девушки, и кудахтали, будто яички несли.

В залу вбегали наряженные петухами гости Ангора, частенько среди них были и такие солидные, как генерал Бонавентура. «Петухи», кто как мог, выкапёривались перед «курами», хлопали крыльями, кукарекали, подпрыгивали, чтоб дотронуться до ножек, или ручек, в общем, вовсю покоряли куриные сердца. И когда уже в ход шли сладости и золотые монеты, курочки обычно не выдерживали, соскальзывали вниз и уединялись с петушками в специально устроенные в соседней зале гнёздышки. Иногда в роли петушка выступал и сам хозяин, которого тотчас узнавали по росту и особенной наглости, и долго с ним не препирались, что было опасно. Но и сдавались тоже не сразу, чтоб он не принял это за поддавки. А вообще каждая наседка молилась, чтоб э т о т петух её миновал.

Иногда Раздватрис зазывал в гости тех, кого считал своими недругами, а чтоб попасть в этот список, достаточно было, чтоб он только п р е д с т а в и л себе, что у кого-то по отношению к нему недружелюбные мысли. Вот этих выдуманных врагов запускал он в петушиных масках в курятник и в разгар их сладострастных танцев, врывался в костюме коршуна с резиновой палкой в руке и под игривую музычку навеки испуганного тапёра, спрятанного в укромном месте, и, как бы играя роль хищной птицы, лупцевал дорогих гостей по петушьим головам и по чему ни попадя. Причём разгорячённый и мстительный танцмейстер не разбирал никого; доставалось и курочкам, и насесты крушились – он был достаточно силён. Побитых оттаскивали слуги и кидали протрезвиться и смыть кровь в бассейн возле дома летом и внутри дома зимой и превращали их воистину в мокрых куриц и петухов. Благоразумным, прежде чем их выгонят пинком под зад, оказывал первую помощь личный врач Ангора, а недовольные остаток ночи проводили в башне пыток, филиал которой был тут же, в доме.

«Куры», которые днём трудились на сельских работах, сильно уставали, а потому некоторые теряли бдительность и засыпали на насестах. кое-кто даже падал вниз. На этих незадачливых птицах Ангор испытывал новые орудия пыток, не до смерти, конечно, так – помучает и отпустит. Но всё это он проделывал уже будучи главным палачом, то есть четвертым лицом в государстве после трёх толстяков. И тут я обязан рассказать о трагической гибели предыдущего палача, то есть Ушастого.

Дело в том, что, кроме доктора Гаспара, в Деваке был ещё один знаменитый знахарь и изобретатель – Гангнус Гнильёт Кривой. Но если рассматривать их с точки зрения нравственности, то Гаспар был умелец со знаком плюс, а кривой Гангнус со знаком минус. К примеру, доктор Гаспар изобрёл иллистричество, а Гнильёт пробирку, в которой рождались дети сами по себе, без помощи папы и мамы, то есть он как бы отменил семью, что ужасно безнравственно. Также этот полусумасшедший сочинял всякие машины для мучений и уничтожения людей. Я назвал его полусумасшедшим потому, что он такое изобретал, а полностью сумасшедшими были, конечно, те, кто такое заказывал! И вот, может быть, по заказу Ушастого, который стал сентиментален к старости, Гнильёт придумал машину для лёгкой смертной казни, впоследствии её назвали в его честь – гнильётина. В этой машине сверху на шею лежащей внизу жертвы падал остро наточенный широкий топор, и легко, точно, мгновенно отделял голову от туловища.

Казнимый и вскрикнуть не успевал, как голова скатывалась в специальную корзину. Ушастый балдел! Ведь он по слабости телосложения не мог рубить головы здоровенным топором, не то что молодой и сильный Ангор, не мог – а хотелось! «А тут надо не топор держать, а лишь кнопочку нажать!» – пропел впервые сочинённые в жизни стихи Ушастый и бросился целовать изобретателя. «Надо поставить эту штуку на площади, где теперь арена. Хватит кровавых звериных вакханалий! Надо, чтоб всё было цивилизованно! Мы не в Середневековье живём!»

Перед тем, как показать работу машины толстякам, решили испытать её в узком кругу. Гангнус привёз её в башню пыток. Присутствовали: он, Ушастый, Ангор и ещё один подсобный рабочий – деревенский парень с вечными соплями и открытым ртом.

Он был соседом Метью, Ангор знал его с младенчества и сюда он попал по его протекции.

Итак, положили вниз чучело человека, Гнильёт, или, кажется, сам Ушастый нажал на показанную Гнильётом кнопку, нож упал вниз и чучелиная голова брякнулась в корзинку. Всё! Чисто, быстро, аккуратно, цивильно, Ушастый в восторге! И вообще он любил всякие новшества и острые ощущения, а потому, хлебнув отдохновина, решил сунуть в гнильётину собственную лысину. «Вот только кнопочку нажимать не надо, – весело пошутил он, – встань вот так и никого не подпускай», – и он поставил сопливого парня спиной к панели, на которой пупырилась эта самая «кнопочка-запускалочка», как ласково назвал её Ушастый. И надо же, чтоб именно в это время Гангнусу приспичило, как он выражался «отдать долг природе», то есть избавить свой организм от ненужного груза, вы понимаете о чём я? Он поскорее выбежал, чтоб успеть этот груз донести, а поскольку Ушастому не терпелось, он и лёг прямо под топор, как полагается, лицом вниз. И вывернув голову, скосил на него глаз, и подмигнул топору и блаженно всем улыбнулся.

– Как упоительно сознавать, – начал он, – что на самом деле я в совершенной… – не успел он произнести «безопасности», как топор, сорвавшись точно собака с цепи, бесшумно и бешено полетел вниз, прямо на шею Ушастого, и блаженно улыбающаяся его голова шмякнулась в корзину. Как?! Что?! Почему?! Сон? Нет! – жестокая реальность. И всё очень просто.