Александр Жарков - Ключ разумения

Холм с дворцом и парком окружён другими холмами с рассыпанными по ним деревнями. И уже далее находятся небольшие ремесленные поселения и огромный город Мастеров, главный город Деваки, почти без единого деревца, с мрачными домами и вредными заводами. Жители города, озлившись на то, что у них нет ни чистого воздуха, ни живописных холмов с прозрачными ручьями, позвали на помощь крестьян, которым тоже, как видно, чего-то не хватало, и при поддержке перешедших на их сторону войск – гвардейцев синих и чёрных, и лучников – свергли правительство трёх толстяков.

С каких пор установилась династия именно трёх толстых людей, неизвестно. В летописях записано, что когда-то, как и положено, правил всего один король. Во дворце стоит от пола до потолка во всю стену портрет я к о б ы этого короля, и не возникает сомнения, что это вылитый второй толстяк Страус. Но портрет старинный, и если на нём действительно изображён первый король Деваки, то получается, что Страус его прямой потомок, а значит, в нём течёт самая древняя королевская кровь! Но официально главным всегда считался первый толстяк, в данном случае Дохляк. Что за кровь текла в его жилах, непонятно, он был выбран на народном вече очень давно, и был тогда третьим толстяком. Так уж повелось, что первый толстяк был самый старый, а третий – самый молодой. Теперешний третий толстяк был, по слухам, сыном какого-то Середневекового короля. Украденный в детстве, был где-то в рабстве, и как-то попал в Деваку. Где-то, как-то – всё непроверенные слухи! Толстяк-то этот, кстати, был низкорослый и худощавый, Страус плотный и большой, один Дохляк был толстый, даже жирный, потому, может, и прозвали Дохляком.

Вообще-то только первые толстяки были действительно толстые люди, а дальше уж просто так их должности назывались: толстяки. Раньше какие-то нетолстые Толстяки толщинки подкладывали, какие-то специальные костюмы надевали… Кого-то даже надували по всяким праздникам сквозь одно отверстие пониже спины, но мне кажется, что это народная шутка. Страус по молодости носил накладной живот, а Младшой сразу отверг.

– Не те времена, – махнул он худой рукой, – нечего народ дурить, он у нас и так дурной!

И хоть ретроград Дохляк сердился, и приказывал Младшого кормить, как на убой, тот никак не жирел, может, спортом каким занимался. И до чего дозанимался: на общем толстяковском собрании предложил переименовать трёх толстяков в двух толстяков и одного худяка, то есть себя! «А ещё лучше, – сказал, – всем похудеть, так здоровее! – и назваться Правительством трёх худяков». Но даже вечно молчаливый Страус недоверчиво скривил рот. Вообще, Младшой считался в народе своим парнем, и даже было жалко кидать его к зверям.

А кидать, видимо, их всех было необходимо! Утром нашли в яме, вместо Раздватриса, мёртвую обезьяну в его полуфраке, а в соседней яме по стонам обнаружили генерала Бонавентуру с разбитой головой, с переломленной ногою, грязного и насквозь мокрого: утром шёл сильный дождь. Рассказать он ничего не мог, может, навсегда потерял дар речи. Шутка ли, продрать глаза, а в них пантера смотрит. Да! Из тигриного коридора сверкали глазюки пантеры Зинны, спрятавшейся там от дождя. Генералу очень повезло. Она была единственная среди хищников, кто не переваривал человечьего мяса: один раз попробовала, так чуть живот не разорвался, больше – ни-ни! Что же касается обезьяны вместо Раздватриса, то какой-то умник вспомнил, что Мичур говорил как-то, что человек произошёл от обезьяны, значит, возможен и обратный ход!

В связи с этими событиями, революционный совет, не успевший разойтись до конца – а спящего Просперо разбудили и вернули к столу – постановил: пока толстяки тоже в обезьян, как Триздвараз, не попревращались, надо срочно с ними решать.

– Народ решать будет! – оружейник и президент хлопнул лапой по столу и закрыл прения.

Народ собрался после полудня на Большой парковой площади, где находилась арена, представляющая собой огромную клетку. К ней вели из звериных и человечьих ям подземные ходы, поэтому и звери-людоеды, и их жертвы появлялись для зрителя неожиданно, из-под земли – это был эффект кровавого цирка толстяков. Вокруг арены располагались трибуны с ложами и креслами для знати, под навесом от дождя и солнца, и скамейками под открытым небом для черни. Сегодня народу было немеряно, и многие просто стояли, впрочем, так было всегда при открытых казнях. В трёх правительственных креслах сидело пока двое: Просперо и Тибул Третье пустовало. На него рассчитывал ставленник Тибула, неприметный человечек. Но пока он в кресле не сидел Он вообще нигде не сидел, он бегал. Обеспечивал порядок и распорядок, то есть зарабатывал это третье кресло в поте лица. Надо заметить, что многие – и аристократы, и простой люд, да и сами толстяки – не очень приветствовали кровавые зрелища. Младшой просто был против, Страус – ни так, ни сяк. Правда, Дохляк орал на собраниях, что надо ценить культурное наследие, оставленное нам предками. То есть, когда тигр разрывает человека, иногда почти ребёнка, это, по его мнению, называется культурой! Но вот, странно, что хотя многие на словах были против зрелища, на само зрелище невозможно было протиснуться. Загадка человечьей природы!

Толстяков привезли в карете: они в отличии от Ангора, не сидели в яме, а находились под домашним арестом у себя в спальнях – решение добряка Просперо. Общий гул смолк, и слышались только шёпотливые сдавленные крики: «Эксплотатов привезли, эксплотатов!» Чёрномундирный гвардеец с красным бантом на груди и такого же цвета помятым лицом распахнул дверцу.

– Выкатывайтесь сами, ручки вам подавать не прежние времена! – выпалил он и орлом оглядел пространство. Дохляк, как всегда, выкатился первым, и, колыхаясь жирным телом, заорал:

– Казнить кого-то будем? Я – за! – он поднял маленькую пухлую ручку.

– Тебя казнить будут, дундук, – тихо, так что слышала только охрана, сказал вышедший за ним Страус.

– Ме-ня?! Тогда я против, против, – игриво пропел Дохляк и двинулся по инерции к своему месту в ложах, но гвардеец его грубо завернул. С ума ли наш Дохлячок спятил, или прикидывался, неизвестно.

Итак, правителей Деваки поставили возле клетки, и их земная жизнь была теперь в руках народа.

Ох, как хорошо пахло после дождя, и лёгкий тёплый ветерок ласкал всех. Всех! Несколько преждевременно пожелтевших листьев упало с окружающих арену высоких лип. Один лист накрыл курносый задранный нос Дохляка. Многие засмеялись, и как бы впервые отметили, что его измождённое худое личико никак не гармонирует с жирным раздутым телом. И если Страус был спокоен и как бы смотрел в себя, если Младшой был даже легкомысленно весел и подмигивал деревенским красоткам, встряхивая льняными до плеч кудрями, то Дохляк был надменен и непрост, и, видимо, не в себе. Даже одет он был не соответственно моменту; не в сюртук, как Страус, и не во фрак, как щёголь Младшой, а в ярчайшую зелёную пижаму с розанчиками и в зелёный же колпак с помпончиком. И всё больше и больше вызывал в зрителях смех.