Анна Никольская - Город собак

— Мне нездоровится, — чуть слышно проговорил Хемс.

— А ты съешь ещё кусочек, — отечески предложил Олз. — Что, потерял аппетит? Знаешь, а ведь я весьма желчен, вдобавок чрезвычайно раздосадован и зол. Как ты, наверное, заметил, меня интересуют не столько ноты, сколько банкноты. Мне нужно, чтоб остолопы вновь начали работать, я ведь не Рокфеллер, чтобы всех содержать на субсидии. А посему ты должен умереть, иначе нельзя, — глядя в лицо шарманщика, Олз точно бредил. — Но не грусти, ведь ты погибаешь во имя добра, человечества и… и всё такое прочее. А убить человека — так просто! Тут даже физическая сила не нужна, достаточен такт, тонкость, предупредительность и горячий ежевичный пирог. Да, это ничтожный городишко ничтожного народишки, ютящийся на задворках второстепенных гор, но это всё моё! — гневным шёпотом, не разжимая челюстей, говорил Олз, и вокруг него густился воздух.

Шарманщик не слышал Олза. Красный, горячий туман хлынул в его голову и овладел сознанием. Веки отяжелели и полузакрыли глаза, кровь зашумела в ушах размеренными толчками. Голова короткими внезапными рывками падала всё ниже, и, сильно качнувшись, он вдруг с испугом открыл глаза.

— Акбылу, пойдём, милая, — слабым голосом позвал он собаку. Акбылу жалобно заскулила, попыталась встать, но упала. Хемс с трудом поднял её на руки и, шатаясь, пошёл прочь.

— Иди, иди, а то помрёшь здесь, придётся тащить. А у меня радикулит, — наверное, впервые в жизни Олз улыбался искренне.

Хемс и Акбылу умерли у южного склона, в своём нехитром жилище. Это произошло так же тихо и просто, как если бы кто-то дунул на свечи, горевшие в тёмной комнате, и погасил их…

Когда утром жители города пришли на площадь, к своему удивлению, они не нашли там шарманщика и его собаку. Обеспокоенные, заспешили люди к холмам, туда, где в старенькой палатке жили Хемс и Акбылу. Там и нашли безназванцы тела шарманщика и его верного друга. Акбылу лежала на руках хозяина. Умирая, она подползла ближе, чтоб попрощаться, да там и кончилась. Шарманщик крепко обнимал собаку, а на лице играла точно позабытая им улыбка.

Горе охватило сердца безназванцев. Поняли они, чьих рук это дело — один-единственный человек в городе мог совершить это чудовищное преступление — и в души людей пришли гнев и ненависть. Кто-то воскликнул, призывая немедленно идти в ратушу и расправиться с Олзом. Толпа ринулась наружу, но неожиданно внимание её привлёк еле слышный в потоке человеческого несчастья плач. Поражённые безназванцы увидели, как из-за шарманки одна за другой высунулись ровно четыре испуганные золотистые мордочки.

То были дети Акбылу.

Люди забрали щенков с собой. Решительно шагали они к дому Олза, но ненависть, переполнявшая сердца, уже не была столь неистовой.

А Олз не терял времени даром. Лишь толпа показалась у ратуши, он вышел навстречу и высоким голосом воззвал:

— Безназванцы, одумайтесь! Возмутители спокойствия — шарманщик и его собака — внесли разброд и сумятицу в нашу веками устоявшуюся жизнь. Что дали они взамен стабильности, размеренности и покоя? Радость, смех, веселье?! Зачем они нам?! Столетиями наши отцы и деды жили без этих сомнительных благ. Так внимите же голосу разума, верните прежние времена! — всё это звучало очень громко, фальшиво и неискренне.

Люди не стали казнить Олза. Они прогнали его из города, прокляв за убийство Хемса и Акбылу на вечные скитания.

Со временем город Без Названия переименовали в Город Собак. В нём появились театры, школы, библиотеки и даже цирк. А на главной площади на постаменте из чёрного гранита горожане воздвигли памятник Смеху и Улыбке.

Теперь в каждом из сорока четырёх домов слышится весёлый смех и заливистый собачий лай. В каждом из сорока четырёх домов живёт собака рыже-золотистой масти.

А Олз, словно тень, и по сей день скитается по земле. Иногда под покровом ночи ему удаётся проникнуть в очередной город, и тогда он завладевает душами и сердцами его жителей. И лишь от самих людей зависит, поселится ли Олз у них навеки или покинет край, так и не найдя в нём приюта.

Зовут меня Тобик. Ростом я невелик, зато белый и пушистый. Нос мой сверкает розовой перламутровой пуговицей, усы в меру кудрявы, а лаять я умею прегромко.

Хозяйка моя Анюта — девочка хорошая: учится на пятёрки и животных любит. Вдвоём нам весело: вместе гуляем во дворе и частенько играем в дочки-матери. Анюта причёсывает мне шерсть, повязывает на шею банты и даже иногда купает. Она вообще всячески обо мне заботится и не любит со мной расставаться. Однажды даже в школу с собой взяла, но мальчишки её засмеяли.

Анюте меня на день рождения подарили. Я тогда сидел в коробке и ужасно переживал: кому же достанусь? Но нервничал я понапрасну. Увидев меня, Анюта от радости рассмеялась, схватила меня на руки и весь вечер не отпускала. Сказала, что всю жизнь о таком мечтала!

Да, мне с хозяйкой необычайно повезло. Ведь нередко с нашим братом как бывает: купят сначала, а через месяц ты им надоешь, и они тебя на улицу… Разные люди бывают.

Но Анюта не такая, она меня очень любит, и я плачу ей тем же. Часто она со мной разговаривает, как с человеком. Она и не догадывается: я-то всё понимаю. Сказала однажды, что я её самый лучший друг.

Говорят, Анюта слишком меня балует — одёжки шьёт, а на ночь берёт с собой в кровать. Обнимет, прижмёт к сердечку покрепче и заплачет тихо. Тут я бессилен помочь — Анюта по маме скучает. Мама Анюту два года назад в наш детский дом отдала. В такие моменты очень хочется её успокоить, сделать для неё что-нибудь хорошее. Но я не могу, я ведь даже лизаться не умею. Пёс-то я не настоящий — плюшевый.

Утро дышало свежестью. Над рекой висел прозрачный туман, но солнечные лучи уже золотили тихую гладь. Поднимавшийся берег покрывала изумрудная трава, испещрённая бесчисленными искорками росы. Воздух, насыщенный пряными ароматами диких цветов, застыл. Тихо — лишь в зарослях камыша у самой воды колокольцами звенели комары. Вадимка сидел на берегу и смотрел, как старый тополь роняет белоснежные, кружащиеся в застывшем воздухе пушинки. Тонкое поскуливание нарушило спокойствие утра.

Мальчик вздрогнул — вспомнил, зачем пришёл сюда. Слёзы подкрались к горлу, стали душить, но он сдержался — не заплакал.

Вчера ощенилась Жучка: принесла четверых, от кого — не известно. Да и неважно, сама не из породистых. Мать увидала Жучкин живот и давай причитать на всю деревню: «Не углядел! Сколько раз говорила: не пускай собаку со двора! Что прикажешь с ублюдками делать?»

Виноват Вадимка. И спрос теперь с него. Мать приказала к вечеру от щенят избавиться — утопить. Легко сказать, а вот попробуй исполни. Они, хоть и маленькие, слепые, а живые существа!