Александра Ермакова - Прорывая мрак времён

Чутьё замолкает, будто понимая ужас произошедшего и позволяя свыкнуться с горькой мыслью; затыкается, давая время прийти в себя. Тварь убила маму и папу. Глупо, конечно, но до последнего надеялась… что это не так. Ведь, если настолько нужна королеве Ламии, могли родителей взять в заложники. Для шантажа!

Но убивать?! Зачем? Почему…

А-а-а, лучше бы сама сдохла… Как пережить смерть родителей? Их нет!.. Их смерть — виной останется до конца жизни! А зачем она вообще нужна… эта жизнь? Собственное паскудство рано или поздно сгнобит, совесть выест брешь. Умереть — единственный выход. И умереть нужно окончательно, найти способ — покончить с мучениями.

Звенящая тишина поглощает. Катя глядит в одну точку — ни мыслей, ни боли. Пустота обволакивает точно покрывалом.

Тонкий, словно писк комара звук свербит в голове. Усиливается вонзается в мозг. Острый импульс пронзает виски — нужно идти! Застывшее тело реагирует будто часы. Катя вскакивает. Подхватывает рюкзак возле двери и идёт на выход точно робот. Боль стремительно проходит. Чутьё, не переставая, шепчет — двигайся, двигайся…

Зачем? Куда? Смысла нет. Вокруг чернота. Полная и беспросветная. Остаётся лишь сдаться кровопийцам и будь что будет. Ничего другого не придумать, а так проще. Желания, стремления, воля — отмирают.

Виски сдавливает. Назойливый голос не отпускает: «Хватит ныть! Вперёд! Двигайся…» Противиться — значит, получить новую порцию адских ощущений. Катя стискивает зубы и, скрепя сердце, выходит на улицу.

Смеркается. Воздух легчает. Облако мошкары, жужжа, так и норовит попасть в глаза. Головная боль усиливается, мозг раз за разом выдает кровавые картинки — пол и стены в багровых пятнаяе, красные сгустки на ноже и осколках телефонной трубки.

Не сразу придя в себя, Выходцева двигается вперёд, повинуясь интуиции. На секунду замирает возле темнеющей кромки леса…

Лес? Катя ошеломлённо оглядывается — ни родного дома, ни деревни, — небольшая поляна. Что ж, остаётся повиноваться чутью. Ему лучше знать, зачем, куда, когда и как, а ещё оно право: лучше наказание — жизнь! Но не просто жизнь, а существование с отменной памятью!

Поправив рюкзак, не мешкая идёт дальше. Зелёные долгожители-великаны со скрипом и шелестом смыкают раскидистые ветви, отгораживая от мира живых — пути назад нет. Тропинка, едва различимая даже кошке, притягивает. Повинуясь чутью, Выходцева продирается сквозь кусты и колючие заросли малинников, ежевичников. Переползает через упавшие деревья, спускается по оврагам, поднимается на высокие холмы. Не обращая внимания на царапины и ссадины, идёт, не теряя невидимую нить, тянущую в неизвестность. Всё глубже и дальше. В незаметно подкравшуюся темноту и внезапно наступившую тишину.

Выскочив из лесных зарослей, Выходцева останавливается перед широким болотом. Куда меня нелёгкая занесла? Сдержав приступ тошноты, сосредоточенно вглядывается в сумрак — посреди благоухающего торфяника высится избушка. Покошенная, угловатая. На сваях, уходящих глубоко в ил.

Как держится?.. Почему крепежи не сгнили? Тонкие, длинные будто спицы…

Плевать, мир давно перевернулся с ног на голову.

Чутьё командует: «Вперёд». Зачем?.. Резкий импульс в голову заставляет мысль испариться. Только боль утихает, Катя смахивает с лица прилипшую прядь, спешно заплетает косу. Оторвав кусок от футболки, перевязывает тугим узлом. Закрепляет потуже рюкзак и решительно шагает. В груди гулко отбивается дробь: сейчас… ухнет, но нога вместо мякоти, упирается в твердь. Рвано выдохнув, Выходцева переступает дальше. Прислушиваясь к едва слышному такту сердца, встаёт ровно и на миг замирает. Интуитивно взмывает, а приземлившись, нелепо теряет опору — ахнув, машет руками, стараясь удержаться. Уф!.. Получается! Нервы на пределе, пульс зашкаливает. Катя застывает, просчитывая следующий ход. Полтора шага вперёд… Прыжок. Скачок в сторону, опять прыжок, приземление на кочку. Быстрая, размашистая пробежка, кувырок в воздухе… и останавливается на твёрдой земле, под тонкими деревянными сваями. Изумлённо вскидывает голову:

— Чёрт!

Они выше, чем издали. Взбирается по столбу, словно кошка. Обхватив ногами, цепляется пальцами за выпирающий край нижнего бревна дома и зависает. Со скрежетом когтей двигается к центру. Останавливается под дверью, кое-как стучит… Минуту ждёт, но в ответ лишь глухое молчание. Болтаясь на одной руке, ударяет кулаком сильнее. Нос улавливает терпкий запах старения, ароматы трав. Тишину пробивают едва слышные размеренные удары сердца.

— Хочу знать ответы! — прорезав ночь, звучит неестественно громко. Кому и что говорит? Без понятия, ведь неизвестно, кто здесь живёт. С чего взяла, что хозяин подскажет?

Приближается сопение и шарканье по полу. Катя ждёт, цепляясь из последних сил.

— Кацы ответы? — раздаётся скрипучий старческий голос. Бабка или дед? Не разобраться, но хозяин явно недоволен.

— Кто я? И что происходит? — Когти будто выдирают с мясом. Ахнув, Выходцева зависает на одной руке — кончики пальцев горят огнём. Наплевав на боль, с размаху опять вонзается в бревно.

Дверь отворяется с лёгким скрипом. Хозяина не видно, но в проёме показывается в приглашающем жесте расплывчатое очертание ладони из-под широкого рукава. Хм, лестницы не предлагается. Делать нечего — Катя раскачивается, как гимнастка на брусьях. Взмывает и, сделав крутое сальто назад, с кошачьей грацией приземляется уже на пороге.

В избе темно. Русская печь, лежак завален ворохом тряпья. На одной стене — полки с бутылями и коробки. На другой — мешочки, как пить дать, с травами. Деревянная скамья, стол с парой чистых тарелок и чашек, будто ожидают гостей. Катя рассеянно озирается — никого. Взглянув перед собой, вздрагивает. В длинном до пола платье нечто сгорбленное, воняющее плесенью и тухлятиной рядом. Откуда появилось? Его не было секунды назад.

— Здравствуйте… — выдавливает Выходцева и запинается. Кто это? Он! Она?

— Проходь, — шелестит старушечий голос.

О! Бабка…

— Меня зовут…

— Екатерина! Ведаю! — отмахивается хозяйка: — Яз тебе ждати! Подь, подь, — подталкивает к столу. — Вопросы опосля, яко поешь, отдохнёшь.

Сердце в испуге гулко стучит — бабка её знает!

Послушной сев, Катя внимательно следит за старушкой. Ни черта не разобрать — лицо прикрыто капюшоном, в темноте только зелёные огоньки-глаза светятся лукаво-выжидающе. Старушка подходит к стене и с полки берёт маленький бутылёк. Недолго копошится в рядом стоящей коробке, бурча под нос. Двигается неспешно, размеренно. Вернувшись, бесцеремонно подхватывает поочередно Катькины руки и разглядывая кровоточащие ногти, качает головой. Резко отворачивается и шелестит обратно. Опять возится несколько затяжных минут, бурча на смешанном наречии. Возвращается с дурно пахнущей тряпицей: