Александра Ермакова - Прорывая мрак времён

— Спросить…

— Вот спрашай, — недобро отрезает ведьма, — и подь отседаль.

— Простите, — сожалеет искренне Катя, — не хотела обидеть…

— Было бы иначе… — ведьма недовольно сжимает губы. — Я сильше, раздавлю аки букашку. Но душа твоя чиста и открыта, поэтому разговор ведётся. Спрашай, пока добрая.

— Кто я?

— Аки хто? — искренне дивилась старушка. — Катька.

— Да что имя? — расстроено трясёт головой Выходцева. — Кто я есть на самом деле?

— Катька! — убежденно твердит бабка. — Твои замашки, дарования, очи, никого не напоминают?

— Кошку, — неуверенно бормочет Катя. — Так сказал кровопийца. Но, это разве может быть правдой? Я ведь до первой смерти обычной девочкой была.

— Опять! — коротко стучит по столешнице ведьма. — Вурдалака встретити. Несколько раз изгибнути. Творишь, что простому люду не дадено. Обличати, что кошка. Родителей потеряти, а все ктому не веси?!

Каждая фраза, достигая цели, бьёт метко и больно — оставляет рубцы в неокрепшем сознании. Катя внутренне сжимается, но… слёз нет, словно запасы исчерпаны.

— Ижно — родительский лыдень! — точно поняв боль и сомнения, вкрадчиво поясняет старуха. — Помнити — ты одна! И должна доколе оставаться таковой, иначе смерть настигнет всякого, хто воздумает тебе поможити.

— Значит, таких, как я больше нет? — робкая мечта встретить себе подобных безжалостно трещит по швам.

— Почмо нету? Ести! — радость как вспыхивает, так и угасает — ведьма отмахивается: — Но не по тебе они! Толку мало. Встречаться с ними негоже. Помощи не дождётися, а могёшь изгибнути.

— Невелика беда, — бурчит Выходцева. — Умираю — воскресаю…

— Вот и я о том! — недобро сверкает глазами ведьма. — Почмо взбрело в башку, что бескончинна?

— Умирала столько раз… — шумно выдыхает Катя.

— Волос длинок — ум корот! — поучительно шикает бабка. Выходцева насупливается:

— Чего сразу обзываться? Я ведь ничего не понимаю. Запуталась, потерялась…

— То и видно! Жизни попросту разбазариваешь, а они у тебя коротки.

— Как так? — опешивает Катя.

— Одна тянется не больше пятнадцати вёсен. Так природой заложено. И всего дадено девять штук!

Ого-го-шеньки, всего девять?!. Что ж получается, одна треть уже прожита?

— Откуда знаете?

— Легенды неспроста рождаются… — загадочно бросает бабка и умолкает.

— Что мне делать-то? — скулит Катя, не справляясь с подкатывающей паникой.

— Буде тебе в истерики впадать, — брезгливо кривится старуха и незлобиво добавляет: — Ещё не то пережити. Ничё — крепче буде. Когда срок придёт, чутьё приведёт, куда следует. А мы, оставшиеся, незлобжный, но нас убедить, востязовати надобно. И ктому, ести средь нас обращенцы — примкнувшие, либо к вашим, либо к другим. Мало, но они ести.

Бабка запутывает окончательно. Вопросы разрастаются, а докопаться до истины ой, как хочется. Из сказанного понятно немного. Есть разная нечисть. Кто-то охотится — прислуживает королеве, а есть другие, кто против неё — изгои. Те же, кто в стороне пока оценивают, не вмешиваются. Когда придёт время, их будет нужно заманить, убедить. Катя на секунду заминается, самое щекотливое оттянув напоследок.

— А в чём смысл моей жизни?

— Смысл? Смысл ести, — ведьма отворачивается. Словно забыв о Катьке, уставляется перед собой и задумчиво протягивает: — Найдешь книгу — уведити правду.

— Какую книгу? — хватается за долгожданную нить Выходцева.

— Называется ино история, ино хроники, но точно светения и тма.

«Хроники света и тьмы». Ну и название… О чём там?

Катька открывает рот, но и слова сказать не может — горло будто сковывает льдом. Что за фигня?.. Ведунья ехидно хмыкает. Встаёт, неспешно удаляется к печи. Кряхтя, взбирается по лесенке. Бубня под нос, долго ковыряется в ворохе тряпья. Замирает на миг и также неторопливо спускается — в руках поблескивает шкатулка.

— Тебе, — вернувшись, протягивает. — Ижно всё, чем могу помочь.

Катя забирает шкатулку. Деревянная, с потемневшим металлическим тиснением неизвестных иероглифов по всему корпусу. Руки подрагивают — ещё до конца не зажили. Открывает — тряпичный свёрток. Бережно раскручивает, несколько секунд рассматривает кулон. Невзрачный, продолговатый, размером с мизинец, подвязанный на обычной веревке. Неровная поверхность покрыта теми же значками, что и на шкатулке. На кончике — блеклый камушек. С одной стороны, по всей длине глубокие выщерблены и зазубрены, как у ключа.

— Одевай и не снимати. Бережи пуще очей своих, — шелестит ведьма и толкает в бок: — Тебе пора — утрие.

— Спасибо, — нехотя встаёт Катя.

— Стой… — одёргивает бабка. Ковыряется в складках платья. Достаёт смятый кусок бумаги и суёт в руку: — Когда прочтешь, в огонь брось.

Выходцева растерянно кивает и бредёт к двери. В голове кавардак. Хотела ответов, а получила загадки. Останавливается у выхода и озадачено оборачивается — ведьмы нет. От расстройства рвано выдыхает, словно получает под дых и берётся за ручку.

— Сходи туда, куда не знаешь, — раздаётся скрипучий голос бабки. Русский язык, без странных словечек и выговора. Катя окончательно теряется — на кой чёрт нужно было мозг пудрить, вынуждая распознавать незнакомые слова? Проверка?

Брр… Мурашки бегут по коже.

— Найдешь то, что не искала, — стихает вкрадчивая речь. — Обретешь то, что пригодится! И не трать попросту оставшиеся жизни. Лучше, вовремя спасти одну стоящую, чем по глупости — несколько никчемных…

Нить понимания окончательно потеряна — Катя открывает дверь и проваливается в темноту.

Вспышки молний озаряют ночную дорогу, скользкую и извилистую, словно змея. Прорезают графитовое небо, сопровождаемые раскатами грома. Тяжёлые капли дождя с силой обрушиваются на твердь. Байк мчится, разрывая тишину рыком дикого зверя. Усталость наваливается — ламии на хвосте уже третий день. Катя крепче сжимает руль. Сосредоточится на дороге. Не останавливаться! Нужно успеть. Чёртова жизнь! Всё время в движении на пределе возможностей, но сдаваться нельзя. Драться до последнего. Главное не ошибиться! Если поймают, ради чего были все жертвы?

Пройдено много, а ещё больше утрачено…

Выходцева оглядывается — кровопийц не видно, но они близко. Пристально всматривается в темнеющую полосу леса. Вековые дубы с густыми ветками и остроконечные сосны — неизменные старожилы неприветливого северного края; на посту, словно разделяя миры.

Мозг пронзает ледяное предчувствие — забег близится к концу.

Безжалостными плетьми по спине хлещет дождь. Дорога, как назло, с крутыми поворотами.

Байк, завизжав колёсами, накреняется. Фейерверк брызг разлетается в стороны. Катя еле удерживает руль и выравнивает мотоцикл. Только набирает скорость, очередная вспышка освещает указатель: «0pp til Krensberg 135 miles». В голове нарастает гул, от боли щипит в глазах. Чутьё упорно настаивает — Кренсберг! Нужно туда.