Анна Никольская - Про Бабаку Косточкину

— Кучеряво живёшь! — присвистывает Юрка Гадов.

— А то! Сейчас придём, вы вообще офигеете! — скромно говорит Дима.

— А куда мы идём? — хихикают девчонки. — Дальше — только стена. Тупик, Димочка! Может, ты заблудился? — и снова хихикают.

— Сейчас увидите, — Христаради говорит. — Прошу!

С этими словами он достаёт из кармана плоский пульт, щёлкает какой-то кнопкой, и перед нами раскрываются дверцы стеклянного лифта.

— Только пристегнуться надо, — распоряжается Дима, кивая на встроенные в прозрачные стены сиденья с ремнями. — Мы сейчас наискосок поедем, может укачивать.

— Так не бывает, — говорит Нинель. — Лифты наискосок не ездят.

— Ездят-ездят: и вправо, и влево, и наискосок, и задом наперёд. Пристегнулись? Поехали!

И тут мы с такой скоростью рванули, что у меня уши заложило! А у Наташи Каланчи бант сорвало с головы.

«Это ж с такой скоростью мы под Новосибирском скоро окажемся! — думаю. — Сколько у них тут гектаров в незаконной собственности?»

Только я так подумал, лифт резко встал.

— Застряли? — с тревогой спрашивает Валя.

— Это ты у себя в панельной девятиэтажке застрял. А у нас всё чики-пуки, как папа выражается! Вылазьте, приехали.

Двери лифта бесшумно открылись, и мы оказались в самом настоящем…

— Оазис! Это же оазис из «Тысячи и одной ночи»! — кричит Нинель. — Мы в таком в Египте с родителями были.

— Не-е, в Египте не такой, — говорит Дима. — Им размаху там не хватило. У нас одного песка сто тысяч тонн. Папа в Каракумах специально заказывал. Пойдёмте, я вам всё покажу, — говорит и ведёт нас по тропинке.

— Красотища-то какая! — восхищается Каланча и срывает с куста ананас.

— Вот тут у нас финские сауны, — рассказывает Дима, — вот тут древнеримские купальни. А за пальмами — русские бани.

— А бабочки у вас настоящие? — спрашивает Нинель.

— А то! Из Южной Африки! Редкий вид, аргус-голубянка называются. Таких во всём мире сто штук всего осталось, а у нас пятьдесят восемь. И бабочки, и колибри, и мартышки — все настоящие. У волшебника Сулеймана всё по-чёстному, без обмана! — смеётся Дима. — Также имеются четыре бассейна на восемьсот персон. Вода в них — из Тихого, Индийского, Атлантического и Северного Ледовитого океанов соответственно.

— А пятый где? — ехидненько спрашивает Гадов.

— Какой ещё пятый? — не понимает Христаради.

— Ну, с водой из пятого океана? Из Южного?

— А что, ещё и пятый есть? — ужасается Дима. — Это наш архитектор недосмотрел, а ещё португалец называется! Ну, я папе скажу, он ему всыплет!

— Не надо, Димочка! — просят девочки.

— А здесь у нас аттракционы. Точная копия европейского Диснейленда. Дималенд! Проходите, чего же вы? Не стесняйтесь!

В Дималенде и вправду всё было как в настоящем. Американские горки, карусели, комнаты страха, тиры, автодромы, фудкорты… А для пущей достоверности Димин папа выписал две тысячи статистов из Европы. Они ходили по улицам, улыбались, размахивали руками и вообще всячески создавали нам хорошее настроение. А специально приглашённый из Вены камерный оркестр играл вальсы Штрауса. Но по просьбе дорогого гостя из солнечного Барнаула Юрки Гадова они перешли на репертуар группы «Рамштайн».

Мы вручили Диме подарки. Так получилось, что все пятеро купили Диме одинаковые игрушечные наборы «Средневековая пыточная», чему Дима очень обрадовался. Потом побежали на аттракционы. Накатавшись с водных горок, наплававшись в бассейнах (Дима попросил, чтобы нам включили закат и океанский прибой), настрелявшись из ружей и арбалетов до посинения, мы ужасно проголодались и, переодевшись в своё, разбрелись по ресторанам. Девочки на «Елисейские поля» побежали за фуа-гра каким-то, Дима с Юркой — в спорт-бар. А мы с Валей осуществили нашу давнишнюю мечту — пошли в «Макдоналдс», у нас же, в Барнауле, его нет.

А потом пришёл Димин папа — Димитрос Константинович Христаради, человек гигантского роста, железной хватки и, как бы сказала моя мама, невероятной харизмы. За ним шли двое в фиалковых ливреях и везли тележку, в которой лежала большая коробка с красным бантом.

— Что, ребята, любите моего сорванца? — спрашивает Димитрос Константинович и треплет Диму за волосы.

— Любим! — Юрка кричит. — Особенно я люблю! Лупить его на перемене!

— Ну, а он что? — хмурится Димитрос Константинович.

— А он, соответственно, меня лупит!

— А-а, ну это нормально! — улыбается Димитрос Константинович.

— Ой, да не слушайте вы его, Димитрос Константинович! — кричат наперебой девочки. — Он вам такого наговорит! Дима у вас замечательный! Он всем девочкам в нашем классе на 8 Марта золотые серёжки подарил!

Димитрос Константинович снова хмурится и вопросительно глядит на сына.

— Позолоченные, — поправляет Дима.

— Ладно, ребята, вы тут развлекайтесь, не буду вам мешать. Если что понадобится — вертолёт там или кого из эстрадных артистов пригласить, — звоните. А я бегу, дела у меня, дела…

— Папа, а как же подарок? — обиженно спрашивает Дима.

— Ах, да! Совсем забыл. Разверните подарок.

Двое в ливреях с трудом поднимают с тележки коробку и ставят её на пол.

— С днём рождения, сынок! — улыбается Димитрос Константинович и снимает с неё крышку.

И вдруг из коробки выпрыгивает какой-то человек.

Живой!

Я чуть в бассейн не свалился от неожиданности! Выпрыгивает он и ну давай по парку как оглашённый бегать! Как неприрученный зверь из леса! Статисты разошлись уже — рабочее время закончилось, на улицах пустынно.

А человек всё круги по парку нарезает — в майке, трениках и одном тапочке на босу ногу. На углы натыкается, дезориентация у него, наверное. От долгого сидения в коробке.

— Спасибо, папа! — с чувством говорит Дима. — Я о таком всю жизнь мечтал!

Пригляделся я к человеку повнимательнее и говорю:

— А это, случайно, не дядя Коля Расторгуев из двадцатой квартиры?

— Точно, он! — кричит Валя. — Он нас в прошлом году ещё затопил. Краны открыл и уехал на рыбалку на четыре дня. Я хорошо его внешность знаю, это он.

— Дима, зачем тебе этот человек? — спрашивает Нинель. — Он же живой!