Руне Белсвик - Простодурсен. Зима от начала до конца (сборник)

– Интересно, что стало с теми двумя птичками? – вдруг спросил Утёнок.

– И я о них думаю, – ответила куропатка.

– Шишка теперь уже в воде, – напомнил Утёнок, – и одна из птичек пробыла в истории подольше, чем другая.

– Да.

– Они скоро придумают, чем заняться.

– Наверно. Утёнок, а расскажи мне, чем они займутся.

– Я пока не знаю.

– Раз ты можешь так запросто выдумать целую птичку, то наверняка придумаешь, что они там делают.

– Чего-то не знать тоже интересно, куропатка. А как-нибудь, когда я буду в ударе, я придумаю про них дальше. Кстати, ты не знаешь, фонарного золотца в лесу нет?

Куропатка давно уже устроилась, положив клюв в пустую коробочку из-под пудинга. Теперь она устремила тёмный взгляд на мелкого пернатого, у которого не кончались вопросы.

– Фонарное золотце? – Куропатка раскрыла от удивления рот. – Что это такое?

– Ты даже этого не знаешь?

– Нет.

– Это такие камешки. Они светятся, если их потереть.

– Звучит как страшно редкий камень.

– Да, они такие редкие, что их почти совсем нет. А может, совсем и нет. Такие они редкие.

Птицы замолчали на пару секунд. Видимо, каждая по-своему думала о фонарном золотце. Густой туман вокруг них слоился на большие текучие клочья.

Внезапно Утёнок обнаружил нечто странное. Сперва он даже не поверил, что это правда. Поэтому хорошенько перепроверил. И уверился, и сказал:

– Знаешь…

– Что? – откликнулась куропатка.

– Я вдруг перестал бояться.

– Вот видишь. Ты натренировал силу духа.

– И я теперь вообще ничего не буду бояться?

– Не волнуйся. Сильный духом всегда найдёт чего бояться.

– Да. Я и сам вспомнил один страх.

– Какой?

– Я вспомнил: я боюсь, что вдруг снесу яйцо, а как мне потом тащить все эти яйца домой?

– Яйца?

– Ну да, если я вдруг снесу яйца. Они ведь ужасно хрупкие, не то что камни.

– Но разве ты не утёнок?

– Утёнок.

– Тогда не морочь себе этим голову. Яйца откладывают утицы-девочки.

– Честное слово? Как здорово!

– Ты уже влюблялся?

– Влюблялся? Это ещё что такое? – разинул рот Утёнок. – Если влюбился, то яйцо уже не снесёшь?

– Тсс, – прервала его куропатка. – Слышишь – кто-то вроде идёт?

Птицы разом замолкли. И в тишине стало слышно: кто-то, пыхтя и отдуваясь, пробирается по лесу.

– Ой-ла-ла! Утёнок, это ты? Ой-ла-ла? И ты совсем один в лесу развлекаешь куропатку беседой?

Это явилась Октава. Она вылезла из-за кустов в своей роскошной зимней шляпе. Она пробиралась по глубокому снегу. Она вспотела и замёрзла одновременно.

– Да! – закричал Утёнок. – Это я!

Как же он обрадовался! Какое счастье, что Октава решила прогуляться в лес как раз сегодня. Теперь они смогут вернуться домой вдвоём. И бояться сегодня уже больше совсем не придётся. Утёнок сильно веселился и радовался – он даже сам удивлялся, что можно так радоваться.

Но вдруг он вспомнил важное.

– Слушай, Октава, – сказал он, – а ты уже влюблялась?

– Но Утёнок, милый, как раз поэтому я и пришла к нашей каменной куропатке. Со мной случилось чудовищное несчастье. Но оно до того нелепое, что я даже стесняюсь о нём говорить.

– Ты ушиблась? – спросил Утёнок.

– Нет-нет-нет. Я влюбилась.

– А что это такое?

– Что это такое?

– Да!

– Это… У меня… Я начинаю скучать по нему, как только его не вижу.

– Да?

– Я мечтаю, что мы идём, взявшись за руки, вдоль речки, шепчемся, я трусь носом о его носик, а потом я срываю цветок и вплетаю ему в волосы.

– Как мило! Он здесь, в лесу?

– Нет. Но мне надо… мне надо попросить у куропатки совета.

Куропатка лежала тихо и внимательно слушала. Что она умела делать действительно хорошо, так это лежать тихо. Сейчас она молча лежала и жмурилась, вдыхая ароматы, расползавшиеся из скляночек в сумке Октавы.

– Дорогая куропатка, – сказала Октава, – что мне делать?

– Ничего, – сказала куропатка.

– Ничего?

– Вот так всегда! – заголосил Утёнок. – Куропатка ничего не знает!

– Наверно, ты права, куропатка, – сказала Октава, – всё бесполезно.

Октава открыла сумку и достала разноцветные скляночки. Она прихватила из дому блюдечки – выложить угощенье, чтобы куропатке легче было лакомиться.

– О-о, – сказала куропатка. – О-го-го. Можно угощаться?

– Пожалуйста, – сказала Октава.

И тут в глубине леса что-то резко сдулось. Или лопнул какой-то крепёж зимы. И на небе вдруг показался голубой уголок. А снежные нашлёпки на камнях стали таять. И с камней, гор и кустов закапала капель. А из зазоров между камнями и снегом ударил вверх крепкий запах земли.

– Так я и думала, – спокойно сказала куропатка. Она то щипала понарошку в сахаре, то залезала клювом в баночку с желе из кудыки.

– Как ты думала? – спросила сбитая с толку Октава.

– Это просто весна.

– Весна? – разинул рот Утёнок. – Что это такое?

– Весна выживает зиму, – объяснила куропатка, – щекочет ей пятки и подмышки; зима сжимается и уходит в землю. Возвращаются птицы, весна ударяет всем в голову, и все кругом голову теряют, но приходят из-за этого в хорошее настроение, и надолго. И постепенно камень подо мной так прогреется, что однажды я смогу впервые прогуляться по вереску. К тому же давно подмечено, что как раз весной маленькие утята ищут ответы на разные вопросы, а многие другие чувствуют себя влюблёнными, и от этого радуются, беспокоятся и грустят одновременно. Понимаешь?

– Нет, – сказал Утёнок. – Я ничего не понимаю.

Когда весна наконец решила прийти в маленькую приречную страну, она и не подумала поначалу несмело намекнуть на своё приближение – немножко здесь, немножко там. Она вам не пугливая тихоня, которая застенчиво крадётся по лесу и прячется от любого звука.

Нет, весна не робкого десятка. Она р-раз – взяла зиму за ушко, два – вытянула её на солнышко, а сама заняла собой всё. «Буфф!» – сказала весна и наступила. Везде.

– Гип-гип-ура! – закричал Ковригсен.

Он всё ещё сидел в пекарне вместе с Простодурсеном и Пронырсеном. С тех пор как Сдобсен внезапно решил уехать за границу и ушёл от них, с грохотом закрыв за собой дверь, они так и продолжали смотреть на неё.