Юрий Лигун - Боцман, бурундук, кот и крыса

Так что, пока все по берегу гуляли, Неудахин в каюте сидел и печально грыз свой рыжий ус.

Но однажды, когда тринадцатый корабль, на который капитан двенадцатого передал нашего боцмана, пришвартовался в большом порту и команда с грохотом ссыпалась на причал, Неудахин печально посмотрел в окно, которое на корабле почему-то называется иллюминатором, и вдруг подумал: «Эх!» А потом к мысли «эх!» он добавил мысль «ма!», а к ней прицепил «тру-ля-ля!». И вместо трёх маленьких мыслей у него получилась одна большая «Эх-ма-тру-ля-ля!», которая растворила боцманскую печаль, как чай растворяет сахар.

Перестав печалиться, Неудахин достал утюг и навёл на брюках такие острые стрелки, что ими можно было брить щёки. А потом, побрив щёки, правда, не брюками, а электробритвой «Нева», потому что брить щёки брюками очень неудобно, боцман спрятал горячий утюг в тумбочку, чтобы штурман на него не сел, и тоже с грохотом ссыпался на берег.

На берегу Неудахина сразу окружили неудачи. Кино уже началось. Все незнакомые девушки давно оказались замужними. А вместо семечек одна бабушка предложила боцману полкруга макухи. Кстати, кто не знает, макуха – это то, что остаётся от семечек, когда из них выжмут подсолнечное масло.

– Хороша макуха, лушше шемечек, – прошамкала одна бабушка, отбирая у Неудахина пять рублей. – Хошь, рыбу корми, хошь, шам ешь, а не хошь – как хошь!

Макухи боцману не хотелось, но, чтоб не расстраивать одну бабушку, пять рублей он не забрал, потому что хорошо зарабатывал, а тратил ещё лучше.

Пока Неудахин тратил пять рублей на ненужную ему макуху, на него навалилась ещё одна неудача. Теперь в виде прошмыгнувшего над головой воробья. Другой бы расстроился, но боцман привык. Носовым платком он стёр неудачу с плеча и вдруг понял, куда податься. Конечно же на «птичку»! Так обычно в любом городе называют птичий рынок. Правда, из птиц там всегда одни попугайчики, зато другой живности – завались! От скулящих щенков до шипящих мадагаскарских тараканов, которые достигают таких размеров, что их, как черепах, можно гладить по спине. Но не из-за щенков и тараканов Борис Неудахин отправился на «птичку», а из-за того, что щенки и тараканы не замечают неудач, из-за чего неудачи на «птичку» не суются. Вот почему боцман туда пошёл.

И не пожалел, так как сразу встретил его. «Кого – его?» – спросите вы. И мы вам ответим! Но только в следующей главе, а то эту мы уже писать устали, а читать – тем более…

Надо сказать, что боцман Неудахин давно хотел завести друга. Пусть хоть какого-нибудь завалящего. Конечно, завалящий друг счастья не принесёт, зато сможет разделить неудахинские неудачи. А с половиной неудач боцман легко бы справился, тем более что ему могла достаться меньшая.

Но друг никак не заводился. Может, у него бензин кончился или моторчик сломался, а может, он не хотел делить неудачи – неизвестно. Известно другое. На восьмом пароходе, где боцман во время ночной вахты выбросил за борт ботинки старпома, приняв в темноте ботиночные шнурки за крысиные хвостики, как-то крутили кинокомедию «Бриллиантовая рука». Фильм Неудахину не понравился, особенно когда Козлодоев танцевал на палубе корабля и задирал ногу над поручнями. Боцман бы дал ему перцу, и не щепотку, а целую перечницу! Но одна фраза сильно запала в его душу. Фраза звучала так: «Собака – друг человека».

Увы, ни один капитан про собаку и слышать не хотел. Даже про настоящего морского пса водолаза. Капитаны молча отмахивались руками и делали страшные лица, и только капитан одиннадцатого корабля сказал, сначала побагровев, как помидор:

– У нас баржа, а не подводная лодка. Нам водолазы ни к чему. И потом, на него провианта не напасёшься, а если напасёшься, так он всю палубу перегородит или ещё чего хуже.

– Но… – попытался возразить Неудахин.

– Кру-гом! – ответил капитан.

Боцман понял, что надо искать друга поменьше. Например, кошку. Ведь если собака – друг человека, то кошка – подруга. Однако кошка гуляет сама по себе, поэтому вполне может загулять не туда. Значит, друг нужен маленький и послушный. Вот такого боцман и разыскивал. Сколько времени – не скажем, но пять пароходов – это точно. Потому что начал искать ещё на восьмом, а нашёл на тринадцатом, когда попал на птичий рынок.

Друг сидел в клетке и чем-то смахивал на грузина в шерстяной кепке. Сходство усиливал шашлычный шампур, который он вертел в руках, вгрызаясь в него острыми зубами.

– Это кто такое? – спросил Неудахин, ощущая странное волнение.

– Это бурундук! – с готовностью ответил продавец – веснушчатый мальчуган с печальными глазами. – Недорого отдам, за двадцать пять.

– А чего они едят?

– Да чего хочешь: орешки, семечки, ягоды, листочки и это самое…

– Шашлык? – подсказал боцман. Услышав такое, мальчуган прыснул от смеха, отчего все его веснушки бросились в пляс.

– Почему шашлык? – успокоившись, спросил он.

– Да вот же… грызёт…

– Так это же арахис в лушпайке.

– То-то я и смотрю, – выкрутился Неудахин и, чтоб замять разговор, добавил: – Заверни… вместе с клеткой.

Выйдя с «птички», боцман первым делом разыскал одну старушку и за вторые пять рублей выкупил у неё свои полкруга макухи.

Затем он зашёл в магазин и взял десять килограммов чищеного арахиса, или земляного ореха по-научному, чтоб бурундуку не пыхтеть, а ему не подметать шелуху, которую в этом городе метко называли лушпайками.

Неудахину так хотелось проскользнуть на корабль незамеченным, что он не заметил увязавшуюся за ним неудачу. Пока он поднимался по трапу, она забежала вперёд и разбудила капитана.

– Это что? – строго спросил капитан, встречая боцмана у борта.

– Бурундук… мой новый друг… – в рифму промямлил Неудахин, понимая, что со зверем на палубу ему не ступить.

Но оказалось, что друг уже начал действовать. Он быстренько разделил неудачу пополам и свою половинку незаметно затащил в клетку. Оставшаяся на воле попыталась ещё подёргаться, но куда ей было тягаться с боцманом, у которого кулак был похож на дыню.

– Бурундук! – окрепшим голосом повторил Борис Неудахин. – Питается орешками. Мяса из камбуза не ворует. Не лает, не мяукает. Из-за малого роста практически не гадит на палубу… А?… Капитан?

В последнем вопросе было столько тоски, что тринадцатый капитан неожиданно улыбнулся и сказал: