Оскар Уайльд - Сказки

Дух серьезно захворал и несколько дней покидал свою комнату лишь затем, чтобы не дать исчезнуть кровавому пятну. Но, восстановив таким образом свои силы, он скоро поправился и решил сделать третью попытку напугать посла и его семью. Выход свой он назначил на пятницу, 13 августа. Выбор костюма занял целый день. Он перебрал весь свой гардероб. Большая белая шляпа, саван с рюшами на шее и рукавах и ржавый кинжал показались ему, наконец, подходящими для этой затеи. Вечером пошел ливень, и буря яростно застучала в окна и двери старого дома. Стояла его любимая погода. План его был таков: он неслышно проберется в комнату Вашингтона, сядет у него в ногах, наболтает ему всякого вздора и три раза под звуки тихой, неземной музыки вонзит себе кинжал в сердце. Вашингтона дух ненавидел больше других, так как это он выводил его пятно «Пинкертоном». Приведя в ужас этого распущенного и непочтительного юношу, он проникнет в супружескую спальню посла Соединенных Штатов Отиса, положит холодную, как лед, руку на лоб его жены и в то же время будет нашептывать в ухо дрожащему мужу ужасные тайны склепа. Относительно маленькой Виргинии он не знал еще, что предпримет: она его никогда не задевала, была прелестна и кротка. С нее будет довольно нескольких глубоких вздохов из глубины шкафа, а если эхо ее не разбудит, он может подергать дрожащими пальцами за ее одеяло. Но близнецам он даст хороший урок: прежде всего, конечно, сядет к ним на грудь, будет их давить и душить, как огромная гора; затем будет стоять между их кроватями в виде позеленевшего трупа, пока от страха их не разобьет паралич; а в заключение снимет саван и, обнажив кости, будет расхаживать по комнате, вращая одним глазом, в роли Немого Даниила или Скелета-самоубийцы. Не раз уже эта роль производила большой эффект и, по его мнению, не уступала другой небезызвестной сцене – Сумасшедший Мартин, или Скрытая тайна.

В половине одиннадцатого он слышал, как семья расходилась спать, но ему мешали хохот и рев близнецов, очевидно резвившихся перед отходом ко сну. Только в половине двенадцатого все затихло. С наступлением полуночи он пустился в путь.

Сова билась крыльями об оконные рамы, ворон каркал со старого дуба, ветер стонал по всему дому, как мятущаяся душа, а семейство Отис спало крепким сном, ни о чем не подозревая. Сквозь дождь и бурю слышался мерный храп посла Соединенных Штатов. Дух тихо выступил из обшивки, со злой усмешкой на страшных сморщенных устах. Даже месяц отвратил от него свое лицо, когда дух проскользнул мимо высокого окна, где золотом по голубому полю были вышиты два герба – его и его убитой супруги. Тихо двигался он, как грозная тень, беззвучно крался сквозь тьму, и сама тьма пугалась его. Раз ему почудился чей-то голос. Он остановился. Но это залаяла собака на ферме. Опять он двинулся вперед, бормоча про себя волшебные проклятия XVI века и время от времени пронзая воздух ржавым кинжалом. Наконец дошел он до угла коридора, ведшего в комнату Вашингтона. С минуту он постоял здесь, и ветер обвил его голову длинными седыми волосами, с дикой фантазией играя страшными складками савана. Часы пробили четверть, и он почувствовал, что пора начинать. Он самодовольно усмехнулся и шагнул в угол; но в ту же минуту шарахнулся назад, жалобно вопя от ужаса и закрывая побледневшее лицо длинными костлявыми руками.

Прямо против него стояло грозное привидение, неподвижное, как мраморная статуя, и чудовищное, как кошмар сумасшедшего! Лысая блестящая голова, круглое жирное белое лицо, отвратительная, застывшая в искривленных чертах, усмешка. От глаз шли красные полосы света, вместо рта сверкала глубокая огненная впадина, и жуткая одежда, похожая на его собственную, окутывала белоснежным покровом могучую фигуру. На груди висела непонятная надпись, начертанная необычными буквами, – наверное, это была повесть о диких злодеяниях, позорный перечень безобразных преступлений; правая рука держала меч из блестящей стали.

Дух, ни разу не видавший до этого привидений, был вне себя от страха. Торопливым взором окинув еще раз ужасное явление, он пустился бежать в свою комнату, по дороге путаясь в складках савана, и уронил свой кинжал в высокий охотничий сапог посла, откуда утром его извлек камердинер. Добравшись до своей комнаты, дух бросился на узкую походную кровать и спрятал голову под одеяло. Но вскоре в нем проснулась отвага Кэнтервиллей: он решил на рассвете пойти к другому привидению и заговорить с ним. Едва занялась заря, он встал и пошел на то место, где встретил страшного призрака.

Он думал, что будет правильным объединиться с другим духом, чем жить в одиночестве, а главное – рассчитывал на помощь нового товарища в борьбе с близнецами.

Но в коридоре ждала его ошеломляющая картина: с привидением, очевидно, случилось какое-то несчастье, потому что в его пустых глазах потух огонь, блестящий меч выпал из рук, и само оно стояло в весьма странной позе, прислонившись к стене. Дух устремился к нему, дернул за руку, и вдруг, к его ужасу, голова отскочила и покатилась по полу, тело скорчилось и точно провалилось в себя. В руках у духа осталась белая занавеска, а у ног валялись метла, кухонный нож и пустая тыква.

Не понимая причины такого превращения, с яростью сорвал он надпись и при тусклом свете утра прочел следующее:

Дух фирмы Отис,

Единственное подлинное

и вполне оригинальное привидение.

Остерегаться подделок!

Все остальные – не настоящие!

Ему все стало ясно: его обманули, провели – о, как он одурачен!

Взор его засверкал, как в старину, диким огнем. Сжав беззубые челюсти и подняв над головой костлявые руки, он дал страшную клятву в живописных выражениях, присущих старинному стилю: «Два раза протрубит петух Шантеклер в свой веселый рог – и начнутся кровавые дела: смерть неслышно пройдет по всему дому».

Едва произнес он свою клятву, как на черепичной крыше крестьянского двора закричал петух. Дух разразился долгим, глухим и горьким смехом и стал ждать. Часы шли, но петух почему-то больше не кричал. Наконец приход горничной заставил духа покинуть свой пост, и он пошел к себе в комнату, раздумывая о своей напрасной клятве и мрачном будущем. Он перерыл все рыцарские книги – это было его любимым занятием – и убедился, что в первый раз Шантеклер, услышав клятву, не повторил своего крика.

– К черту проклятого петуха! – пробормотал он. – Дождусь ли я дня, когда проткну его глотку копьем? Тогда он хоть перед смертью, а прокричит два раза.

Затем он улегся в деревянный гроб и лежал до глубокой ночи.

На следующий день дух чувствовал себя все еще разбитым и усталым. Пережитое им за этот месяц сильно на него подействовало: нервы совсем расшатались, при малейшем шуме он испуганно вскакивал.