Оскар Уайльд - Сказки

– В самом деле отпущу, – отвечал Рыбак.

И она дала ему обещание, подтвердив его клятвой обитателей Подводного царства. Рыбак разжал свои объятия, и Сирена, все еще трепещущая от необычного страха, скрылась в волнах.

Каждый вечер выезжал молодой Рыбак в море и звал Сирену. И она поднималась из воды и пела ему свои песни. Дельфины плавали вокруг нее, а изумленные чайки вились над головой.

И то была дивная песня. Она пела о жителях морской бездны, кочующих со своими детьми на плечах по морским лабиринтам; о Тритонах с длинными зелеными бородами и волосатой грудью, трубящих при приближении Морского царя в витые раковины; о дворце Морского царя из янтаря с крышей из сверкающих изумрудов и полами из ясных жемчугов, о подводных садах, где филигранные веера кораллов целый день колышутся в водных струях, а рыбы, словно серебряные птицы, снуют между ними, где анемоны, цепляясь, ползут по скалам и морские гвоздики расцветают в желтых бороздках песка. Она пела о больших заходящих из северных морей китах, с острыми ледяными колючками на плавниках; о сиренах, рассказывающих про такие удивительные вещи, что купцы должны залеплять себе уши воском, чтобы не слышать их пения, не кинуться за ними в воду и не погибнуть. Она пела о затонувших кораблях с высокими мачтами и судорожно ухватившимися за снасти навсегда замершими матросами, между тем как через открытые пушечные люки вплывают и выплывают скумбрии; о маленьких ракушках, любительницах путешествий, которые, присосавшись к килю корабля, объезжают вокруг света; и о каракатицах, живущих в расселинах утесов; они простирают свои длинные черные руки и по своему желанию могут заставить наступить ночь. Она пела о наутилусе, имеющем свой собственный опаловый ботик, управляемый шелковым парусом; о счастливых Тритонах, играющих на своих арфах и зачаровывающих сном великого Осьминога; о маленьких детях, которые ловят скользких черепах и со смехом катаются на их спинах; о Морских девах, нежащихся в белой пене и протягивающих руки к морякам; о морских львах с кривыми клыками и о морских конях с развевающейся гривой.

И пока она пела, стаи рыб, внимая ей, выплывали из глубин, и молодой Рыбак ловил их, закидывая в море свои сети или прокалывая острогою. А когда лодка его наполнялась, Сирена, улыбнувшись ему, погружалась в волны.

Однако она никогда не приближалась к нему настолько, чтобы он мог ее коснуться. Часто Рыбак звал ее и просил подплыть, но она не соглашалась; если же он делал попытку схватить ее, она, как морж, ныряла в море и в тот день уже не показывалась. И с каждым днем ее песни все сильнее пленяли его слух. Ее голос так очаровывал Рыбака, что он забывал про свои сети, улов и свой промысел. Скумбрии с красными плавниками и круглыми золотыми глазами целыми стаями проплывали мимо, но он не замечал их. Его острога без употребления лежала в лодке, и плетеные ивовые корзины оставались пустыми. С полуоткрытыми губами и затуманенными восторгом глазами он неподвижно сидел в своей лодке и слушал, слушал, пока дымка поднимавшегося с моря тумана не обволакивала его и выплывший месяц не серебрил его загоревшее тело.

Однажды вечером он позвал Сирену и сказал:

– Сирена, маленькая Сирена, я люблю тебя. Будь моею, потому что я люблю тебя!

Но Сирена покачала головой.

– У тебя человеческая душа, – отвечала она. – Если откажешься от души, может быть, я и полюблю тебя.

«На что мне душа? – подумал молодой Рыбак. – Я не могу ее видеть. Не могу ее коснуться. Я не знаю ее. Прогоню ее и какое тогда настанет счастье!»

Крик радости сорвался с его губ, и, встав в своей разрисованной лодке, он протянул к Сирене руки.

– Я прогоню свою душу, – воскликнул он, – и мы будем принадлежать друг другу и жить вместе в морских глубинах. Ты мне покажешь все, о чем ты пела, я буду во всем тебе послушен, и жизни наши будут навек неразлучны.

А маленькая Сирена засмеялась от восхищения и закрыла лицо руками.

– Но как же мне освободиться от души? – спросил молодой Рыбак. – Скажи мне как, и я мигом исполню.

– Увы! Я не знаю! – отвечала Сирена. – У жителей моря нет души. – И она опустилась в волны, печально взглянув на него.

На следующий день рано утром, прежде чем солнце на высоту ладони поднялось над холмом, молодой Рыбак подошел к дому Священника и трижды постучал в дверь.

Послушник выглянул в решетчатое окошко и, увидев Рыбака, отодвинул задвижку и сказал:

– Войди.

Молодой Рыбак вошел и, преклонив колена на устланном душистым тростником полу, обратился к Священнику, читавшему Библию:

– Отец мой, я полюбил Морскую деву, но душа служит преградой моим желаниям. Научи, как мне освободиться от души, которая, говоря по правде, вовсе и не нужна мне. На что мне она? Я не могу ее видеть, не могу ее коснуться. Я не знаю ее.

Но Священник, ударив себя в грудь, отвечал:

– Горе тебе, горе! Ты помешался или отравлен каким-нибудь зельем. Ведь душа – самое благородное, что есть в человеке; она дана нам Богом, чтобы мы достойно пользовались ею. На свете нет ничего более ценного, чем человеческая душа, и никакие блага земные не могут с ней сравниться. Она стоит всего золота земли, дороже всех рубинов королей. А потому, сын мой, оставь свои помыслы: это грех, за который не может быть прощения. Что же до обитателей моря, то они прокляты, и проклят будет всякий, кто вздумает с ними знаться. Они, как твари неразумные, не умеют отличать добро от зла и не за них умирал наш Искупитель.

От этих жестоких слов Священника глаза молодого Рыбака наполнились слезами, и, поднявшись с колен, он сказал:

– Отец, Фавны в лесах живут счастливо, и счастливы на скалах Тритоны, играющие на арфах из красного золота. Пусть же и я буду таким, как они, потому что дни их прекрасны – как дни цветов. Что же до души, то какая мне в ней польза, если она стоит между мной и той, кого я люблю?

– Плотская любовь презренна, – воскликнул Священник, хмуря брови, – недостойны и скверны языческие духи, которым Господь дозволяет бродить в созданном Им мире. Прокляты да будут лесные Фавны и прокляты певцы морей! Я слышу их по ночам, когда они пытаются оторвать меня от моих молитв. Они стучат ко мне в окно и смеются. Они нашептывают мне в уши рассказы о своих пагубных радостях. Они искушают меня своими соблазнами, и когда я начинаю молиться, показывают мне языки. Они отверженные, да, отверженные. Для них нет ни ада, ни рая, где бы они могли восхвалять имя Божье.

– Отец мой, – взмолился молодой Рыбак, – ты не знаешь, что говоришь. Однажды в сеть мою попалась дочь Морского царя. Она прекраснее утренней звезды и бледнее месяца. За ее тело я готов отдать свою душу и за любовь ее готов отказаться от райского блаженства. Исполни мою просьбу и отпусти меня с миром.