Эльдар Ахадов - Сказки. Том 3

Встретилась однажды русская выхухоль с японской могерой и пошли они искать подружек своих: гигантскую бурозубку и малого подковоноса. Идут они, идут по дороге, а навстречу им вместо малого большой подковонос подвернулся. Как подвернулся, так и лежит посреди дороги с подвернутой ногой. Лежит, стонет: «Где моя остроухая ночница?! Где моя гигантская вечерница?! Где гигантский мой слепыш?! Ой, друзья–подружки мои! И почто вы меня, подковоносика вашего, покинули? Ой–ёй–ёй! О–хо–хонюшки-и-и!!!»

Удивилась русская выхухоль, обернулась к японской могере и говорит: «Слушай, могерушка, отчего это мир так устроен, что кого положено, того рядом нету, а что подвернулось, то кругом без надобности?»

А могерка японская ничегошеньки не слышит, глазки щурит да носом воздух крутит. А вот почему: чудится ей, будто где–то близко–близко, рядом уже тарбаганом пахнет, да не простым тарбаганом, а самым настоящим монгольским тарбаганищем!

«Сейчас, сейчас,» — бормочет могера да как прыгнет в ночную темноту. Ой, визгу, писку было! Пуха, перьев! Словам не передать… Больше могера не появлялась. Зато выползли из темноты, еле дыша, маньчжурский цокор, желтая пеструшка и дзерен с перевязкой: та ещё компания. Большой подковонос сразу куда–то отковылял.

И осталась выхухоль одна против всех, как обычно в таких случаях и остаются.

«Ты кто?!» — завопили дзерен с цокором. А перевязка на всякий случай сзади выхухоли встала. И поняла выхохулюшка, что деваться ей некуда. И подняла она очи к небу и возопила несчастным голосом!

И тут же в небе такой гвалт встречный поднялся! Такой птичий базар начался. Ну, никак за этаким не уследить. Амурский горал и козел безоаровый — уж на что молчуны, и то — заблеяли с перепугу. А над головами отчаянной компании колпица кричит, пискулька носится, савка надрывается, авдотка с лопатенем страху нагоняют. Чернозобик с тиркушкой степной, чеграва с пыжиком короткоклювым, с хохотуном черноголовым, со стариком хохлатым, с суторой тростниковой, с говорушкой красноногой такой поднебесный концерт закатили, что сбежали нагловатые выхухолины супостаты. Сбежали не солоно хлебавши и тому рады–радёшеньки…

А потом угомонилось всё. Не сразу, правда. И вот открыла русская выхухоль глазоньки испуганные и видит: никого рядом. Пригляделась, как следует. Ан, нет. Есть кто–то. Не спит ещё, хотя уже и светает.

Стоит на тонких ножках своих неподалеку от выхухоли косматый поползень. Стоит, улыбается, клювом тюкает по камешку придорожному. «Слышь, выхухоль, зачем тебе могеры всякие японские? Ты же своя! И я — свой. Давай дружить. Вместе от врагов обороняться будем. У меня родня крепкая, все друг за дружку держатся…»

Согласилась выхухоль русская. И задружили они с той поры. Крепко–крепко. Так что никто больше русскую выхухоль не смел обижать. Только глянут на косматого поползня и тут же молча — в кусты. От греха подальше. Вот ведь что дружба крепкая может сотворить.

Решил выхухоль жениться. Пошел к бобрам–соседям. В хатку бочком влез, поклонился и говорит: «Соседушки дорогие, пора бы мне, знатному выхухолю, остепениться, семьёй обзавестись. А сосватайте–ка мне невестушку из недальней запруды. Говорят, хороша собой: пузико большое, гладкое, лапки махонькие, перепончатые, рыльце чудненькое, длинное, глазки кругленькие мелкие–мелкие, как молодые опятки. Красавица!»

Вздохнули бобёр с бобрихой. А делать нечего, надо соседушку уважить. Поплыли к соседней запруде. А там косматый поползень настороже: «Кто такие? Чего надобно? Подругу свою — выхухоль нежную — не дам в обиду!» Перья распушил, драться лезет. Кое–как угомонили бобры–старики храброго поползня, три раза им в воду с головой пришлось нырять…

И вот вышла выхухоль — на бережок, помолилась солнышку, похихикала невдомёк чему, узелок с нехитрым приданым за спину закинула и поплелась вслед за бобрами на соседнюю запруду замуж выходить.

А поползень косматый, пока они берегом плелись, уже прилетел к жениху на помощь застолье готовить. И был пир на весь мир, и такая невидаль на том свадебном пиру собралась, что, ох, долго вспоминали после местные зайцы да вороны, белки да лисицы про зверушек редких, диковинных…

А прописано про всех них в одной большой печальной книге. В той же самой, в которой и про русских выхухолей говорится. И называется книга та Красной, оттого, наверное, что стыдно людям должно быть, что почти извели они и доверчивых русских выхухолей, и косматых поползней, да и бобрам одно время крепко досталось.

Кончилась свадьба. Разбежались, разлетелись, расползлись гости дорогие. Кто как. И началась у наших выхухолей новая жизнь. Совет им да любовь!

Ну, что стоите? Идите уже домой. Не мешайте молодым жизнь устраивать, семья ведь оно дело такое — личное, не для чужих глаз…

Напала на выхухоля тоска. И так он от неё уворачивался, и эдак. Нет. Вцепилась в горло, не отпускает. Побарахтался выхухоль в речке. Вылез. Отряхнулся. Посмотрел на воду. Тоска зелёная. Посмотрел на небо. То же самое. Куда деваться?

И пошёл, тоскливый, куда глаза глядят. Подальше ото всего. Шёл, шёл, видит: впереди нет никого. И сзади тоже. И сбоку. Вообще нигде никого нет. А тоска рядом. Никуда не пропадает. Сел на землю и завыл волком только тоненько так, потому что сам маленький.

Через некоторое время ответный вой послышался. А потом красные волки появились. Немного, правда, штуки три. А следом за ними дзерен приплелся и ещё козёл безоаровый. Те не выли, потому что блеять умеют. И вот собрались они все вокруг выхухоля, молчат, прислушиваются.

Они молчат, и выхухоль рот закрыл, на них глазеет. А они на него. Смотрели, смотрели, а потом вдруг улыбаться начали. А потом кто–то хихикнул нечаянно. Козел, наверное. А, может, и волки. Не важно.

Но как только это хихиканье проскользнуло, так вся тоска куда–то и пропала. Потому что всем вдруг стало смешно. И как начали они смеяться, как начали!.. Никак остановиться не могли. Выхухоль вообще на пузико от смеха свалился, лапками перепончатыми дрыгает, глазки прикрыл, ухахатывается весь.

А кто–нибудь из вас видел смеющихся красных волков вперемежку с козлами? Вот это зрелище! И не хочешь — расхохочешься!

Смеялись долго, до слёз, до кашля. Кое–как успокоились. А потом дзерен и спрашивает у выхухоля: «Ты зачем выл? Откуда в тебе тоска–то такая завелась?»

Задумался выхухоль. Помолчал маленько, а потом и говорит так серьёзно и тихо:

— Не знаю я — почему тоска. Но я — русский. Понимаете? И она — тоже. А русские — своих не бросают.

— Не кручинься, брат–выхухоль. Ты теперь не один. И мы тебя не оставим. А тоска пусть себе ждёт, когда мы уйдем. А мы не уйдём, друг, не бросим тебя. Не доставим тоске удовольствия.