Эльдар Ахадов - Сказки. Том 3

Ух, портного так и подмывало тут же в себя уйти, но пожадничал, уж больно заказ–то большой. Прикинулся, что не расслышал. А Заказчик дальше говорит:: «Из моего материала шить будешь. Мне другого не надо. А я рядом постою, чтобы ты ни единого кусочка не украл».

Опять портной обидеться захотел И опять пожадничал с заказом расставаться, стерпел. Надо же! На себя не похож стал из–за денег! Ай–яй–яй! Где твоя гордость?

Сшил портной одежду незнакомцу, денег ждёт за работу.

— Сначала всё примерить надо, ишь ты — скорый какой — буркнул заказчик и пошел с одеждой в примерочную переодеваться.

И не выходит оттуда. А портной волнуется. Ждал, ждал, не выдержал, открывает примерочную. А там! А там!!!! А там!!!!!!! Слон. Во фраке, в штанах, в рубахе, при бабочке — собой любуется, плащ примеривает.

— Деньги на бочку! — завопил со страха портной.

— Какие деньги? Ты что? С ума сошел? Ты где видел, чтобы животные людям деньги платили? Пока–пока, дружище! — подмигнул слон портному, сел в машину и уехал.

Заплакал портной горькими–прегорькими слезами, ушел в себя и заперся там от обиды на весь мир. Даже если ты — слон, — ну, и что? Всё равно ведь обманывать — нехорошо. Ты рассчитайся сначала за работу, а потом уже иди себе куда хочешь подобру–поздорову.

Текут портняжьи слёзки ручьем. Надо бы их вытереть. Полез он в карман за носовым платочком. А там только клочок ткани, из которой заказ шился, а носовой платочек, значит, в автомобиле со слоном укатил. Ладно. Утер слёзки портной, решил выйти из себя. Вышел, глянул на себя в зеркало — нет портного, заяц натуральный в портновской одежде! Ткань–то волшебная оказывается! Ой–ёй–ёй! Как жить дальше? Как заказы принимать? Из родного дома же соседи выгонят, не узнают, скажут — чужак!

Выбежал заяц на улицу и поскакал за слоном. Пусть он его теперь спасает. Зайцы быстро бегают, не то что портные. А всё равно — еле догнал слона. Хорошо, что тот тихонечко ехал, правила дорожные не нарушал.

— Ты кто? — спрашивает слон.

— Я — портной, — отвечает заяц, да как расплачется опять, — спасите, помогите, дяденька слон!

— Ах, вот оно как! Всё–таки украл у меня ткань! Мошенник!

— Я нечаянно перепутал! Не нужно мне вашей ткани, дяденька, отдайте мне мой носовой платочек!

И правда, платочек у слона оказался.

— На, бери! Только мне мою ткань сначала отдай…

Оба довольные обменом, направились они в разные стороны. Про деньги портной даже поминать не стал. Зачем они зайцу–то? Слону это понравилось. Он сказал, что к утру у портного всё пройдёт. Волшебство действует только когда ты тканью пользуешься. А когда не пользуешься — всё проходит.

Проснулся утром портной. Посмотрел на себя в зеркало, а там счастье ему улыбается — его родное лицо! Как же это хорошо: иметь своё собственное лицо, не терять его никогда, и не уходить в себя, не обижаться, чтобы потом из себя выходить не пришлось. Больше портной никогда такого не делал. И жил себе счастливо. Спасибо дяденьке слону — научил! Нечаянно, правда, но ничего, и так сойдет, лишь бы на пользу.

Жила–была колбаса. Отдельная. Деловая. И все её любили: кто с хлебом и маслом, кто с сыром, а кто и так — вприкуску. Поэтому жила она недолго, зато всегда была свежей или старалась выглядеть как свежая.

Потому что несвежую её никто не любил, тогда она чахла, начинала болеть и становилась никому не нужной. Со старой колбасой, будь она хоть трижды отдельная и деловая, никто знаться не хочет. Свеженьких всем подавай. Аппетитненьких. А на колбаску в интересном возрасте даже смотреть не хотят, сразу морщиться начинают. Ишь, ты, какие мы разборчивые! Фу–ты, ну–ты!

Куда девается старая деловая колбаса, она не помнила, к тому времени у неё с памятью всегда нелады почему–то. Как уйдёт куда–то эта, как её… ага, память, как запропастится, так и не возвращается больше–то.

Но великая отдельная колбаса бессмертна. Каждый день она опять появляется на прилавках, свеженькая, молоденькая. Даже лучше вчерашней. Откуда она является такая, она тоже не помнит: у молодых–то память короткая. Им бы всё хвостом веревочным крутить перед покупателями, всё бы ценничком своим крутым любоваться! Ничего–ничего…

Как потаскаетесь по холодильничкам да морозильным камерам, как побьёт вас со всех сторон Морозушка, присмиреете, небось, то–то же… не всем везёт, не всех сразу съедают.

Так вот, жила–была колбаса. Деловая. Отдельная. Кстати, где она? Эх, вот незадача. Пока мы тут о том, о сём… Её уже и нет нигде. Кто съел? Ну–ка, признавайтесь! Все головами мотают, отнекиваются, а у самих вон лица какие довольные, сытые. Ну, и ладно. Ну, и на здоровье. Вот и сказочке конец, а кто слушал — молодец, а кто так и не слышал — завтра приходите. Завтра колбаса снова появится. Она же бессмертна, как Осирис, уж это–то все знают.

Один воздушный шарик очень расстроился. Он где–то услышал, что ещё при рождении его надули! Шарик решил выяснить: кто его надул. Разобраться раз и навсегда: зачем это шариков надувают? И кто это вообще придумал, что без надувательства жить нельзя?

— Вот найду того, кто меня надул, и всё ему обратно верну. Мне чужого не надо! — возмущался шарик. Пошел искать. По дороге пытался даже сдуться от возмущения. Ничего не получилось. Нитка мешает. Этот, которые его надул, хорошие узлы вяжет, никак не справиться. А, может, он моряк? Морские узлы — это ого–го! Никто, кроме моряков такие не делает.

Добрался шарик до моря. Видит: корабль плывёт морской, настоящий.

— Эй, там, на корабле! Ну–ка, признавайтесь: кто меня надул?

— А чем надували? — интересуются на корабле.

— «Чем–чем»! Воздухом! Чем ещё–то?!

— Ну, это не к нам! У нас флот морской, а не воздушный! Мы тут ни при чём!

Ясненько. Полетел шарик выше облаков, воздушный флот искать. А навстречу как раз самолет. Мимо прошмыгнуть пытается.

— Кто тут меня надувал? Быстренько говорите, пожалуйста!

— А как надувают, ты хоть знаешь? Надувают губами! Слушай, старик, ты у самолета губы хоть раз видел?

— Нет!

— То–то же! Ищи, брат, духовой оркестр! Они всё дуют губами! С ними и разбирайся!

«Ах, ты! Что ж это я сразу не сообразил!» — подумал шарик и помчался за духовым оркестром. Их издали слышно, никуда не спрячутся. Подлетает к музыкантам:

— А ну, признавайтесь, кто мой отец? Кто меня надул?

А в ответ — смех один. Девчоночий. Оркестр–то, оказывается, женский. Нету там отцов. Вот это да! Совсем шарик загрустил, опустился до самой земли, катится еле–еле — весь в печали. Некуда ему больше торопиться. Смотрит: мальчик сидит на скамеечке в парке и горько плачет.

— Мальчик, перестань сейчас же! Мне и так грустно, тут ты ещё плачешь. Что такое? Что случилось?