Эльдар Ахадов - Сказки. Том 3

— Не волнуйся, лисонька, с медвежьими стрекачами охотники быстро управятся. Надо только, чтоб их позвал кто–нибудь, — отвечает филин.

Все замолчали.

— Добровольцы есть? — спрашивает медведь, вежливо так, для начала, — Есть, говорю, добровольцы или мне самому кого–то из вас назначить?

Все опять молчат.

— Надо чтобы по–честному, — прошептал ёжик и шустро свернулся в клубок.

— Эне–бене–раба-квинтер–финтер–жаба, — быстро посчитал медведь и по–хозяйски указал на ёжика лапой.

Кое–как звери ежа из лесу выкатили.

— Как вам не стыдно! Озверели совсем! Детишек моих пожалейте! — кричал им ёжик и безнадёжно упирался. Потом опять клубочком свернулся и покатился куда–то, так до самой деревни и докатился.

Позвал ёжик охотников за медвежьими стрекачами. Просил, чтоб Михайлу Потапыча не трогали, пока он им стрекачей своих не надаёт. «А после, говорит, — делайте с ним что хотите». А сам хихикает. Вот же мстительный какой.

Собрались деревенские охотники, из соседних деревень подмогу позвали. Чайку на дорожку попили. Для храбрости. И пошли в лес гурьбой, от смелости своей пошатываясь.

Взобрался медведь на дуб, чтоб не страшно было, и сидит, охотников ждёт. А вот и они. Посмотрел медведь вниз и решил ещё повыше взобраться. Полез, хрустнуло что–то под ним, обломилось, и полетел косолапый с рёвом вниз, на землю.

— Засада! Их там трое! Спасайся кто может! — закричали охотники и как дали стрекача охотничьего — да в разные стороны! Ах, ты! Куда ж вы, соколики?!

Поразбежались охотничьи стрекачи, пораспугали заячьих, погнались за ними в азарте: — Ура! Ату их! Ату!

Куда погнали? Зачем они им? Никто ничего не понял. Только не стало с той поры у местных зайцев ни одного стрекача. Если уж и вправду опасность какая–то намечается, заяц, конечно, побежит потихонечку. С оглядкой: мол, а стоит ли того? Не ложная ли тревога?..

Жил–был ураганный ветер. Вот уж кто шалить любил, силищу свою показывать: то урну перевернет, то камушками да песком в окна кидается, то зонтики из рук вырывает. Ох, и натерпелись от него, ох, и на него наворчались!

А потом начал он слабеть, смирнеть, стихать, еле шевелиться, и, однажды, исчез. Только записку оставил. Заметила записку туча. Отправила за ней пару дождичков. Те, как прочитали записку — так расплакались, что все буковки на бумаге расплылись и пропали. Очень уж впечатлительные они были: чуть что — сразу в слёзы. А когда дождики сообщили туче о том, что там прочитали, она тоже сразу нахмурилась, громыхнула с горя и объявила:

— Слушайте все! Этой ночью все мы, кто есть, понесли большую потерю. От нас ушел ветер… Был он громким, озорным, творил большие дела, а ушел скромно, стараясь никому не помешать, никого не потревожить. Оставил записку. Просил устроить похороны, как подобает…

И туча разрыдалась.

Березка от услышанного в себя прийти не может, стоит, как вкопанная. Вспоминает, как вчера ещё он ей листочки ласкал, как шептал что–то нежное–нежное… Ах!..

Воробьи–непоседы чирикают, обсуждают:

— Ну, и что–что–что что ушёл! Как ушёл, так и вернётся!..

Туча так глянула на них, что они тут же и разлетелись кто куда.

Начали ветер хоронить. Гроб заказали, музыку, венки. От товарищей, от соседей, от соратников, всё, как положено. Где кладбище, правда, никто толком не знает, да, и где сам виновник события… впрочем, о нем плохого не вспоминали, это ж ветер: ну, что у него в голове может быть?! Попросил похоронить, значит, надо уважить.

Пошли куда глаза глядят: кто в лес, кто по дрова. Тележку с пустым гробом далеко слышно. Подходят к морю. Море тихое — ветра же нет. Куда дальше идти?

Вдруг вдали потемнело море. Движется по нему что–то — быстро–быстро. Опомниться не успели, а оно уже тут. Воду мутит, волнами играет, со скалы прыгает! Так это ж ветер!

Опять туча нахмурилась:

— Ах, так ты нас уважаешь? Что за безобразие! Опять подшутил?!

А в ответ слышится:

— Не сердитесь, пожалуйста. Меня дедушка прислал к вам, а на словах просил передать, что он помнит о каждом и что всех очень–очень–очень любит. А ещё он приказал мне служить вам, как служил ещё дедушкин дедушка, как все–все ветры, слушаться вас, помогать вам, петь для вас, развлекать, чтобы скучно не было, чтобы улыбались всегда.

— Как ему там? — прошелестела березка, затрепетав в ожидании ответа, и вдруг почувствовала, как кто–то невидимый целует каждый её листочек, нежно–нежно… Вот так…

Жила–была Порция. Имя такое есть. Вот девочку так и звали. Одна–одинешенька жила. Папа на работе. Мама в магазин ушла. Бабушка на диване спит. И стало ей скучно. И пошла она в лес. Дремучий. Где волки живут. Идёт одна Порция по дорожке, по тропиночке в самую глухомань.

А вот и волки. Ой, как страшно! Видят волки: идёт Порция одна. Хорошо. Но мало. И не стали её есть. Говорят: одной Порцией на всех сыт не будешь, тем более — такой маленькой. Пусть подрастет сначала. А там посмотрим.

Идёт Порция дальше и плачет. Обидно ей: мало того, что одна–одинёшенька, так её даже волки есть не хотят! Шла–шла и сама проголодалась. Видит: яблочко на дорожке лежит. Наклонилась его подобрать, а оно — возьми да покатись. Порция за ним. А оно ещё быстрей. И Порция быстрей. А яблочко — вприсядку, вприпрыжку! Ух, ты! Опаньки! Катится и хохочет, как от щекотки. Нет, чтобы человека чин по чину смирно дожидаться, нет — усвистало, упрыгало — ветру не догнать!

Осерчала Порция на лес, на волков, на яблочко. Не пойду дальше. Домой хочу! Эгей! Эгегей!!! А где дом родной? Ни дома не видать, ни дороженьки… Вот оно как — за яблочками–то гоняться!

Стала Порция сквозь дремучие дебри пробираться. Кусты трещат, ветки гнутся, паутинки рвутся, паучки разбегаются. Ох, ты! Колготки порвала. Баба нахмурится. Мама расстроится. Один папа ничегошеньки не заметит. Обрадуется только доченьке. Но это пока не в счет. Что делать–то, а? «Да, лучше б меня волки съели!» — огорчилась Порция. Стыд–то какой — в рваных колготках ходить!

Погоревала она, погоревала и слышит, как впереди что–то шумит тихонько. Не перестаёт никак. Подошла ближе, кусты раздвинула: Ну, и дела! Какая река огромная, широкая, ни перепрыгнуть, ни перелететь, и назад ходу нет, сзади кусты стеной сомкнулись. Направо — бережок. Налево — бережок. Куда идти? Всё кругом одинаково.

А не пойду я никуда больше! Сидит Порция на бережке, камушки в воду кидает. Много накидала. Целую гору. Взобралась она на эту гору и дальше камушки из–под себя вперед покидывает. И на следующую накиданную гору перешла. И ещё раз. И ещё. Оглянулась: а она уже посреди реки на каменном своем рукотворном острове, а бережок–то далеко, а другой — тоже не близко. Испугалась Порция. Бегает по острову, рыбу криками нервирует.