Николай Рубакин - «Воля Аллаха», или Абдул, Абдул и ещё Абдул

Цѣлую недѣлю Мустафа ходилъ, какъ оглашенный. Ходилъ и думалъ все одну и ту же думу: хорошо или нехорошо онъ сдѣлалъ, что передъ источникомъ правды не выложилъ тѣхъ неправдъ, какія на своей шеѣ перенесъ и испыталъ. Съ одной стороны, какъ будто нехорошо — думалось Мустафѣ. «Да вѣдь я бы великій грѣхъ совершилъ, если бы повелителю правовѣрныхъ своими жалобами кушать помѣшалъ. А, кромѣ того, развѣ сталъ бы онъ ихъ выслушивать во время обѣда. А послѣ обѣда здоровому человѣку и подремать не мѣшаетъ. А кромѣ того и жены зовутъ,—какъ же ихъ не послушаться? Нѣтъ все сдѣлано такъ, какъ и слѣдовало сдѣлать», рѣшилъ было Мустафа. Рѣшилъ и остановился въ недоумѣніи. «А обиды то мои какъ же? А я то какъ же? Значитъ мнѣ на нихъ и рукой махнуть? А какъ же то, что я вытерпѣлъ? А вотъ же не хочу! Своего дѣла я такъ не оставлю! Просто напросто я не съ того конца сталъ подступать къ источникамъ правды; не съ того нужно начинать, кто рѣшаетъ, а съ того, кто докладываетъ». И сталъ Мустафа искать случая, какъ бы ему пробраться къ великому визирю и великому муфтію и выложить передъ ними все о своихъ обидахъ и огорченіяхъ. «Вѣдь великій муфтій,— говорилъ Мустафа самъ себѣ, это тотъ же Коранъ. А великій визирь — это тотъ же законъ. И Коранъ правда и законъ правда. Вотъ къ этой правдѣ и слѣдуетъ прежде всего идти. А коли и здѣсь выйдетъ что нибудь не какъ слѣдуетъ, тогда ужъ самъ имамъ и самъ муфтiй доведутъ о спорѣ до самого султана»…

Долго искалъ Мустафа подходящаго случая. Недѣлю искалъ, другую искалъ, и ничего изъ этихъ поисковъ не выходило. Къ визирю то и къ муфтію пробраться было еще труднѣе, чѣмъ къ самому султану. То около нихъ терлись какіе-то люди, а то стража стоитъ и отгоняетъ всякаго посторонняго человѣка палками и штыками. Словно всякій посторонній человѣкъ непремѣнно муфтію и визирю смертельный врагъ. Ужъ Мустафа сталъ было совсѣмъ отчаиваться; ужъ было думалъ, что не дойти ему до правды, хотя онъ и живетъ подъ бокомъ у нея, но, на его　 счастье, вышелъ такой удачный случай, какого онъ и самъ не ожидалъ.

Собиралъ однажды Мустафа яблоки въ султановомъ саду. По близости никого не было. Вдругъ слышитъ онъ чей-то разговоръ по сосѣдству съ собой, въ раззолоченной бесѣдкѣ-кіоскѣ. Издали еще до него доносится,— кто-то вродѣ какъ трубитъ: «Хо-хо!» А этому трубному гласу кто-то тоненькимъ голоскомъ подвываетъ: «Хи-хи!» Подкрался Мустафа къ бесѣдкѣ, заглянулъ туда и видитъ — сидятъ тамъ на дорогомъ шелковомъ коврѣ — самъ великiй муфтій Абдулъ и великій визирь Абдулъ. Передъ ними низенькій столикъ, разукрашенный перламутромъ, золотомъ и серебромъ. А на столикѣ дорогія яства, да фрукты да вина заморскія. А тутъ же около столика кальянъ. Муфтій Абдулъ и визирь Абдулъ не то разговоры разговариваютъ, не то бранятся. Прильнулъ Мустафа ухомъ къ полуоткрытому окну съ разноцвѣтными стеклами и сталъ слушать, о чемъ въ бесѣдкѣ рѣчь идетъ. Слушаетъ внимательно и каждое слово ловитъ.

— Великъ Аллахъ,— думаетъ Мустафа,— удостоилъ онъ меня добраться до источниковъ правды. Ужъ что я тутъ услышу такъ ужъ, то навѣрное правда,— только бы мнѣ запомнить все.

И слушаетъ Мустафа, слушаетъ.

— Я тебѣ себя въ обиду не дамъ! говоритъ великiй визирь Абдулъ.

— Да и я тебѣ себя въ обиду не дамъ! говоритъ великiй муфтій Абдулъ.

— А какъ ты думаешь, кто изъ насъ сильнѣе? — спрашиваетъ визирь.

— Разумѣется я,— отвѣчаетъ муфтій.

— А я такъ думаю, что не ты, а я,— говоритъ визирь.

— Самая настоящая правда въ Коранѣ,— говоритъ муфтій.

— Самая настоящая правда въ законѣ,— говоритъ визирь.

Онъ посмотрѣлъ на муфтія, а муфтій на него. Взглянули другъ на друга и засмѣялись во все горло.

— Хо-хо!— засмѣялся великiй муфтій.

— Хи-хи!— засмѣялся великій визирь.

— Я слуга Корана,— говоритъ муфтіи, — значитъ, Коранъ въ моихъ рукахъ.

— А я слуга закона,— значитъ законъ въ моихъ рукахъ. Какой мнѣ законъ понадобится, такой я и сочиню, напишу или другимъ велю написать. Возьму, что написано, и пойду къ повелителю правовѣрныхъ и скажу ему: о, повелитель, я рабъ рабовъ твоихъ и слуга слугъ твоихъ. Ты тѣнь Аллаха на землѣ, а я тѣнь твоей тѣни. Внимательно слушаю я твои рѣчи, и вотъ однажды ты высказалъ такую мысль, которую я запомнилъ и теперь записалъ въ этомъ самомъ законѣ. Вотъ я тебѣ сейчасъ ее прочитаю, а ты мнѣ скажи, такъ ли я понялъ то, что ты мнѣ говорилъ.— И прочитаю я повелителю правовѣрныхъ то, что у меня написано. Если онъ не подпишетъ я подожду, подожду и другой разъ поднесу. А если подпишетъ, такъ тѣмъ лучше и ужъ какъ ни какъ, а я своего добьюсь. Ужъ что я захочу и на чемъ поставлю, такъ то и будетъ. Могу и противъ тебя муфтія, какой угодно законъ сочинить, и противъ твоихъ друзей и слѵгъ. И всѣ суды, какіе есть на нашей землѣ, будутъ судить по моей волѣ и, при всякомъ случаѣ, толковать законы, какъ я хочу. Я всѣмъ кадіямъ прикажу, прежде чѣмъ вь законы заглядывать, чтобы они о каждомъ дѣлѣ съ моими желанiями ивожделѣніями справлялись, какъ имъ слѣдуетъ какое дѣло рѣшить и какъ поступить. Такъ я могу всѣ дѣла повернуть въ свою пользу. Но могу также и въ твою пользу всѣ дѣла повернуть, и въ чью угодно, коли найду, что это выгодно. Хи-хи!

— Такъ да не такъ,— сказалъ муфтiй.— Писаный мусульманскій законъ долженъ быть тотъ же Коранъ. Коли онъ пойдетъ противъ Корана, такъ я себѣ на помощь Аллаха призову и твои законъ прокляну, и тебя прокляну. Дана мнѣ и такая сила, что я могу даже самого султана проклясть. А развѣ станетъ народъ слушаться и повиноваться тѣмъ, кто мною, главой церкви, проклятъ. Хо-хо! А ну-ка попробуй.

— А ну-ка ты самъ попробуй, прокляни. На твоемъ вѣку было много такихъ случаевъ, когда бы тебѣ слѣдовало всѣ громы небесные въ твоихъ собственныхъ враговъ метать. Что-жъ ты ихъ не металъ? Или страшно было, или невыгодно. И так всегда. Ужъ коли метать громы, такъ метать ихъ для своей выгоды. А коли ты ихъ не металъ, такъ, значитъ, чуялъ ты и самъ, что отъ тебѣ же самому плохо будетъ. Хи-хи!

— Да мнѣ их и метать нечего. Я безъ того тебя обходилъ и обхожу каждый день. Не всѣ твои законодательныя сочиненiя были подписаны тѣмъ, кѣмъ слѣдуетъ. Недаромъ повелитель правовѣрныхъ тоже считается главой нашей вѣры. На каждое твое сочиненiе я могу подыскать такiя слова въ Коранѣ, какiя мнѣ въ это время нужны, и какiя соотвѣтствуютъ моимъ желанiямъ и хотѣнiямъ. Тамъ вѣдь всякихъ темныхъ, неясныхъ словъ много. И всѣ я ихъ помню наизусть. Хо-хо! Со мной то не такъ легко спорить.

— Глава вѣры, чѣмъ же ты меня пугаешь? Да мнѣ и новыхъ законовъ даже сочинять нечего: я могу сдѣлать все, что хочу, и на основанiи тѣхъ, которые уже имѣются и подписаны. Вѣдь этихъ законовъ двадцать шесть тысячъ статей. Ужъ я знаю, какую статью, когда и гдѣ, и какъ отыскать. Какая надобна, такую каждый разъ и отыщу. Въ которую сторону надобно, въ ту ее и поверну. Какъ мнѣ хочется, какъ желательно, такъ и растолкую, а ужъ своего добьюсь. Хи-хи!