Николай Рубакин - «Воля Аллаха», или Абдул, Абдул и ещё Абдул

Кончилась проповѣдь. Сильно понравилась она Мустафѣ. Послѣ этой проповѣди онъ словно со дна какого то мутнаго озера снова на свѣтъ вынырнулъ. Словно пахнуло на него откуда то свѣжимъ воздухомъ. Встрепенулась, оправилась простая душа Мустафы. И рѣшилъ онъ, что хорошія рѣчи могутъ говорить только хорошіе люди. А устами имама даже не человѣкъ говоритъ, а самъ Аллахъ. Послѣ службы подошелъ онъ къ имаму и робко спрашиваетъ:

— Скажи мнѣ, святой человѣкъ, какъ мнѣ слѣдовать тому, чему ты училъ насъ въ своей проповѣди?

Смотритъ на Мустафу имамъ, прищурилъ свои глаза, потряхиваетъ длинной бородой и молчитъ, словно ожидаетъ, что дальше Мустафа скажетъ. Того еще больше смутило молчаніе имама. А имамъ все еще на Мустафу посматриваетъ и все еще не можетъ рѣшить, какой такой человѣкъ передъ нимъ стоитъ,— очень ли ужъ простой, или ужъ очень хитрый. Около Мустафы началъ собираться народъ. Люди смотрятъ на него и удивляются, какой такой человѣкъ выискался, которому понадобилось спрашивать какихъ то совѣтовъ у ихъ имама, извѣстнаго хитреца. Говоритъ Мустафа имаму:

— Мнѣ, святой человѣкъ, правда надобна. Куда и какъ мнѣ идти, чтобы до нея дойти?

— А на что тебѣ правда? — спрашиваетъ имамъ.

Разсказалъ ему Мустафа о своихъ несчастіяхъ. Внимательно выслушалъ его имамъ. Насупилъ брови, прищурилъ еще больше свои хитрые глазки и сказалъ торжественнымъ голосомъ:

— Коли тебѣ правда надобна, къ ея стражамъ и хранителямъ ступай. Не къ ней ступай, а къ нимъ. Это самая вѣрная и краткая дорога къ ней. Да такіе, какъ ты, только по ней и могутъ идти къ правдѣ. Иди и каждому стражу на неправду жалуйся, ужъ они то тебя въ обиду не дадутъ. И никакого человѣка не дадутъ въ обиду.

— А гдѣ же искать этихъ стражей, хранителей правды?

— Какъ гдѣ! Да ты откуда явился? Развѣ ты не знаешь и этого? — воскликнулъ имамъ, погладивъ свою длинную бороду, поправилъ чалму, напахнулъ халатъ и сказалъ еще болѣе торжественно:

— Стражи, хранители правды, около тебя находятся. Иди и ищи. Найдешь кого изъ нихъ, имъ все горе свое и выкладывай. И повѣрь, мой сынъ, правды ты навѣрно добьешься, потому что около нея это люди надежные, а кромѣ того есть у правды не только сторожа, да и надъ этими сторожами есть еще сторожа, а надъ тѣми еще сторожа. И такъ, ты можешь идти и дойти отъ стража къ стражу, отъ самыхъ низшихъ до самыхъ высшихъ. И повѣрь, мой сынъ, такимъ способомъ ты въ концѣ концовъ дойдешь не только до правды, но и до самыхъ источниковъ ея, до тѣхъ самыхъ мѣстъ, гдѣ она нарождается… Есть, есть на свѣтѣ не только правда, и не только стражи хранители, но и источники ея… Иди и ищи. Да будетъ съ тобою благословеніе Аллаха.

Мустафа очень смутился, услышавъ такія слова имама. Онъ даже не совсѣмъ ясно понималъ, что тотъ ему говорилъ. Ясно было Мустафѣ только одно, что до правды дойдешь не скоро, и чтобы до нея дойти, нужно перетерпѣть всякія мытарства. Стоялъ онъ передъ имамомъ и ежился. Тотъ посмотрѣлъ, посмотрѣлъ на Мустафу, опять прищурилъ свои глазки и сказалъ:

— Вотъ тебѣ еще мои совѣтъ на прощанье. Помни, мой сынъ, что весь міръ — лѣстница, а въ этой лѣстницѣ много, много ступенекъ. Каждому человѣку еще отъ Аллаха положено на какой ступенькѣ ему жить и прозябать. На каждой ступенькѣ есть свои люди, а для каждой ступеньки своя правда. А надъ всѣми этими правдами есть еще правда. Коли ты хочешь до нея дойти, непремѣнно начинай отъ ступенекъ низшихъ, а ползи къ высшимъ. Инымъ способомъ до правды ты никогда не дойдешь. Еще разъ, да будетъ на тебѣ благословеніе Аллаха.

Имамъ повернулся и пошелъ отъ Мустафы. А тотъ стоялъ, какъ оглашенный, посреди площади и понималъ слова имама еще меньше, чѣмъ прежде. Идти куда то надо, а куда идти неизвѣстно. Правда гдѣ то есть, а на самомъ дѣлѣ выходитъ, что это не одна правда, а много разныхъ правдъ, а самая что ни на есть настоящая находится гдѣ то далеко и высоко, да еще за многими стражами. Весь вѣкъ жилъ Мустафа ни о чемъ не думая и думать не умѣя, а тутъ вдругъ пришлось ему голову ломать, да еще о чемъ? Все перемѣшалось въ его головѣ. Онъ словно уперся о какую то стѣну, стучитъ, долбитъ объ нее своей головой, и отъ этого только больше взбалтываетъ свои мысли.

— Приходятъ послѣднія времена, подумалъ Мустафа.

Ему казалось въ это время, что онъ въ родѣ какъ листокъ, оторвавщийся отъ вѣтки: сидѣлъ листокъ на деревѣ и дѣлалъ свое настоящее дѣло. А оторвался листокъ отъ вѣтки и вышелъ изъ него только мусоръ одинъ. «Я мусоръ, я мѵсоръ»,— думалъ Мустафа горькую думу. И так было тяжело; онъ чуть было не позабылъ, что уже давно страшно голоденъ.

— Был червякомъ, а тутъ сталъ еще меньше червяка. Жилъ, копаясь в навозѣ, а тут самъ сталъ вродѣ какъ навозомъ. Все ни къ чему и самъ ни къ чему.

Мустафа махнулъ рукой и, не зная, какъ утолить голодъ, пошелъ просить милостыню.

На другой день рано утромъ вышелъ Мустафа за городъ. Сѣлъ онъ тамъ подъ тѣнистое дерево, на берегу рѣчки, и принялся думать горькую думу. Что ему теперь съ собой дѣлать? Съ одной стороны, и правду нужно искать, а, съ другой стороны, и ѣсть хочется. И то трудно, и это трудно, а что труднѣе неизвѣстно. Въ душѣ у Мустафы свердитъ и свердитъ, и больше всего объ одномъ и томъ же.

— Статочное ли дѣло, что человѣка за куриную вину наказываютъ? — думаетъ Мустафа.

И не даетъ ему этотъ вопросъ покоя.

— А статочное ли дѣло, чтобы на старости лѣтъ милостыню просить?

Этотъ вопросъ какъ будто еще больше тревожитъ сердце Мустафы.

— За хлѣбомъ гнаться, надо какое нибудь мѣсто взять, потому что даромъ хлѣбъ не дается. А мѣсто взять,— значитъ, на правду нужно рукой махнуть. И такъ, и этакъ нехорошо.

Сидѣлъ Мустафа подъ деревомъ и все думалъ и думалъ и ровно ничего выдумать не могъ. А вокругъ него разстилались виноградники, рощи и поля. Вдали бѣлѣли дома и мечети города. По небу длинными вереницами неслись бѣлыя пушистыя тучки. Солнце свѣтило такъ весело-весело. День былъ ясный хорошій. Воздухъ былъ пропитанъ ароматомъ цвѣтущаго винограда. Свѣжій вѣтерокъ навѣвалъ прохладу. Вся природа вокругъ цвѣла, благоухала и словно улыбалась. А Мустафа сидѣлъ подъ деревомъ пригорюнившись, и никакія думы не лѣзли ему въ голову. Вмѣсто думъ была какая-то каша.

— А вѣдь эти поля помѣщичьи,— почему то вдругъ подумалъ Мустафа.— А вонъ тѣ виноградники принадлежатъ Ибрагиму пашѣ…

Мустафа только то и думалъ, глядя по сторонамъ, что кому принадлежитъ и кто чѣмъ владѣетъ. И почему лѣзли въ голову Мустафы какъ разъ эти самыя мысли,— онъ и самъ хорошенько не зналъ. Никакихъ другихъ мыслей у него въ головѣ больше не было.

Вдругъ недалеко отъ Мустафы раздался громкій человѣческій крикъ:

— Аллахъ акбар. (Помогите людямъ во славу Аллаха).