Елена Ланецкая - Ночь полнолуния

Лунная дорожка, сгустившись, стала осязаемой. Она была прохладной и ласкающей, будто вуаль: Лунный мост приподнял над водой тех двоих, что барахтались в воде, пытаясь поддержать друг друга. Светящаяся дорожка обволокла их, словно кашмирская шаль, и удержала на один миг в пространстве над водой. В этот миг Дух Воды подтолкнул под ноги тонущим спасительный плот.

Волнение тотчас угасло, и Патриарший снова замер, покойный и темный, осененный невозмутимой листвой. Памятник Крылову старательно делал вид, будто вовсе ничего не заметил. Кругом было пусто. Москва спала.

Чуть колеблемый густо-зеленой водою плотик с двумя спасенными на борту еле заметно двигался по самой середине пруда к каменным ступеням, спускавшимся к воде у подножия одинокого павильона с колоннами, венчавшего пруд. Лунная дорожка погасла, а сама Луна укрылась в тучах, прихорашиваясь перед новым путешествием. Ночь плыла, долгая и тягучая, и Луне предстояло еще много дел и забот.

Дух Пруда поморщился, глядя, как отряхивается, выбравшись на берег, скользкий и бородавчатый Серый жомбик.

— Премерзкое созданье. Вот ведь, гадость какая, — подумал Дух Пруда. Пусть идет своей дорогой. С этой подземной болячкой лучше не связываться…

Довольный своей работой, он заскользил над водой, насыщая теплом пространство вокруг.

— И чего это я мельтешусь от радости? Ведь эти двое — из разных миров: один из-под земли, а другая — наша, московская! Они же не смогут общаться между собой, не зная общего языка. Надо что-то придумать, тут я бессилен… Луна, ау, слышишь меня? Это опять я, Дух Пруда!

— Ну и надоел ты мне сегодня! У меня же Ночь Полнолуния, работы ворох, и все расписано по минутам. Хотя, уж так и быть, скажу тебе по секрету, что мое расписание — одна видимость… Свои планы я изменяю вмиг по собственной прихоти. Да! Никакого распорядка! И никакого унылого однообразия! Вот уж мне оно никак не свойственно, моя сущность — капризы… Особенно в мою Ночь. Здесь я царица! Обожаю путать всем планы, нагонять призраков и смешивать миры, которые в иное время близко не соприкасаются…

— Да уж, да уж… Только что не хотела со мной и словечком перемолвиться, а тут расщебеталась вовсю… Луна, послушай, ведь именно в твою феерическую Ночь ты всесильна! Помоги этим двум беззащитным существам, что тебе стоит… Дай им общий язык, чтобы они могли разговаривать и понимать друг друга.

— Этим? Ах, ну что за глупости! Букашки какие-то… Один, кажется, из моей Подземной страны. Да, это Скучун. А другая — девочка московская. Ты думаешь, если я такими фитюльками буду заниматься, меня хватит на всех? У меня же целый небосвод работы, бывает, голова кругом идет…

— Ничего, Луна, в обморок не упадешь! Ишь какая… — над прудом по кобальтовой своей спирали спустилась Ночь. И сразу затрепетали взволнованные липы, и два ночных ветра — предгрозовой и беззаботный — замкнули пруд воздушным кольцом. — Тебе ведь, Луна, прекрасно известно, что нигде, ни в чем и никогда не бывает мелочей. Все едино вокруг! И самое, казалось бы, главное сейчас через мгновение может стать неважным и наоборот…

— Ах, Ночь! Права, как всегда, даже противно… (Не обижайся, это я от смущения). А я тут разнежилась, разболталась, думала отправиться потанцевать в Царицыно, искупаться — и в дорогу. Довольно Москвы! Она душная!

— Неправда. Она такая, какой мы ее делаем. Мы я все жители вокруг. Хватит кокетничать, подруга, уймись и принимайся за дело. Надо помочь этим крошкам на плоту, у них очень непростой путь.

— Слушаюсь и повинуюсь, как говаривали в сказках! С твоей помощью — ты знаешь — я на все готова…

И тогда Ночь образовала над тихонько плывущим к берегу плотом невидимый полог в виде опрокинутой чаши. А Луна направила искрящийся, зелено-розовый, жемчужный столб света прямо в центр этой незримой чаши, и двое, сидящие на плоту, оказались в фокусе упругого лунного излучения. Какая-то неведомая сила оплела их, пронизала и насытила собою…

В этот момент плот, стукнувшись о нижнюю ступень лестницы, пристал к берегу. Звезды в гулком небе беззвучно дрогнули, кольцо ветров над Патриаршим разомкнулось, Луна исчезла, и все замерло вокруг.

— Ты кто? — спросила Ксюн, выбравшись на землю.

— Я Скучун. А ты?

— А я Ксения, Ксюн. Ты зверь?

— Не знаю… Я Скучун!

— А ты откуда?

— Из Нижнего города. Это Москва?

— Да. А где Нижний город?

— Тут, внизу. Я шел сюда, наверх, я так мечтал… а тут жомбик, и Личинка, и дедушкин дневник… Ой, он промок, наверное…

— Стой, я так ничего не пойму. Давай по порядку.

Они стояли у светлеющего в темноте портика с колоннами над таинственной гладью пруда, чуть не поглотившего их. У ног образовались две аккуратные лужицы.

— Нам бы надо переодеться и просохнуть. Да, ведь тебе переодеваться не нужно, у тебя же шерстка! Вот только сумка насквозь вымокла… Ой, какой же ты зелененький! Как я тебе рада! Вот что: пойдем ко мне домой, там мы познакомимся по-человечески и чего-нибудь перекусим. Мне почему-то ужасно хочется есть!

Ночь затаилась. Притих Патриарший… По пустынной аллее две мокрые тени пробрались в Малый Козихинский переулок и направились дальше, к дому Ксюна.

— Ой, как здорово! Оказывается, под нами целый мир… A тут об этом никто не подозревает…

Они сидели в комнате Ксюна при свете старинной бронзовой лампы с атласным абажуром, который Ксюн завесила платком, чтобы в щель под дверью в коридор не пробивался свет и мама ничего не заметила. Мама давно вернулась из театра, но, как видно, в детскую не заглядывала, а отправилась спать, уверенная, что все в доме в порядке. Если бы она узнала, что дочкина кроватка пуста, то поднялся бы ужасный шум и тарарам, и вся московская милиция давно маршировала бы по тревоге…

— Скучун, ты чего нахохлился? Ешь, пожалуйста! — Ксюн, за обе щеки уплетая бутерброд с холодной котлетой, разложила перед Скучуном все доступные ей в доме съестные припасы. Однако ее гость сидел съежившись, сжав хвостик задними лапками, ничего не ел и только благодарно и задумчиво поглядывал на свою спасительницу.

— Я все никак не приду в себя. Столько всего произошло… Когда жомбик схватил меня, я решил, что уже умер… Потом появилась ты и начала щипать его и дергать за хвост и оттаскивать меня в сторону… А после я вообще ничего не помню… водоворот какой-то… и мы все куда-то несемся один за другим, а потом опять сцепились и покатились вниз по склону… Бултых! Вода в ушах, в носу, так противно! И я опять умер…

— Все страшное уже позади. Здесь ты в безопасности. То, что ты мне рассказал, — это просто невероятно, ужасно хочется тебе помочь! А теперь успокойся и приляг сюда, на диван. Тебе надо как следует выспаться.