Софья Прокофьева - Сказка о ветре в безветренный день

— Видишь, что здесь написано? Видишь, вот тут: «Для нового станка нужно…», а здесь «кузнечные мехи», а здесь «длинная труба». А вот их подписи. Видишь, глупая девчонка?

Матя ничего не могла прочесть.

Буквы разбегались в разные стороны, как муравьи в муравейнике, развороченном палкой.

Но почерк… Она не могла его спутать… Она узнала почерк своего Старшего Брата.

Матя страшно побледнела. Она стала белее ландышей. Весь зал поплыл у неё перед глазами. Негритёнок Щётка стал каким-то маленьким и уплыл куда-то в сторону.

— Если это так, — тихо сказала Матя, — если это правда, то мне больше не нравится жить… Мне всё противно…

Матя села на пол и закрыла лицо руками. Венок съехал ей на одно ухо. Потом она ещё ниже опустила голову и уткнулась лицом в колени.

Вид у неё был такой жалкий, что невидимки захихикали от злорадства и удовольствия.

Матя сидела скорчившись. Она поджала под себя голую маленькую ногу. Лица её не было видно. Теперь она была похожа на холмик, сплошь заросший ландышами.

Камера помещалась в нижнем этаже Чёрной башни.

Если бы она была повыше, то она оказалась бы как раз под камерой, где сидели Братья. Тогда Матя слышала бы их шаги, слышала, как иногда что-то тяжёлое падает на пол. Она слышала бы скрежет металла и сосредоточенные голоса Братьев.

Но даже хорошо, что она всего этого не слышала. Ведь она огорчилась бы тогда ещё больше.

В камере было сыро, холодно и неуютно.

По стенам бегали разные сороконожки и ползали пауки. Им-то, конечно, здесь очень нравилось. Они даже не знали, что живут в тюрьме. А для людей здесь было самое плохое место на свете, потому что они никуда не могли уйти отсюда, ни убежать, ни уползти.

В углу камеры прямо на полу стояла короткая свеча. В другом углу на соломе сидели Матя, Щётка и Великий Садовник. Около них тихо вздыхал Невидимый Трубач, которому и в тюрьме не разрешали снять колпак-невидимку.

— На это у нас есть свои невидимые соображения! — сказал ему капитан невидимых стражников. — Вот отрубим тебе голову, тогда…

Перед каждым из узников стояло что-то похожее на чёрный гриб. Это была кружка с водой, покрытая куском сухого чёрного хлеба.

Щётка быстро съел свой хлеб и выпил воду. Ведь он никогда в жизни не ел ничего другого.

Хлеб и вода, стоящие перед Невидимым Трубачом, тоже постепенно исчезли. Даже Великий Садовник отломил от своей корки несколько кусочков.

И только Матя ни к чему не притронулась.

— Неужели ты ничего не будешь есть? — ужаснулся Щётка. — Ведь нас казнят только завтра утром. Неужели ты и на казнь пойдёшь голодная?

— Она разочарована, — прошептал Трубач. — О, это ужасно — быть разочарованной в таком нежном возрасте!..

Щётка придвинулся к Мате.

— Ну, Матя, ну поешь… — прошептал он, стараясь заглянуть ей в глаза. — Ты что, плачешь?

Матя подняла глаза. Её светло-зелёные глаза стали совсем тёмно-зелёными. Они были сухими и горячими.

— Я больше никогда не буду плакать, — сказала она.— Я плакала, когда мне было чего-нибудь жалко. А теперь мне больше ничего не жалко. Мне всё противно.

— И я? — прошептал Щётка и опустил голову.

— Не спрашивай меня. Я не буду тебе отвечать. Потому что я не хочу тебя огорчать.

Но Щётка огорчился.

Он ужасно огорчился. Он упал на пол, и руки его мяли солому. Рыдания просто разрывали ему грудь.

Он уткнулся лицом в солому, задыхаясь и кашляя от соломенной трухи и пыли.

Великий Садовник положил руку на его худое плечо. Рука у Великого Садовника была тяжёлая и древняя. По ней, как корни, извивались синие и коричневые жилы.

— Ты не права, девочка! Ты поступаешь слишком жестоко… Так нельзя…

— А они? Они не поступили жестоко? Я им так верила. Больше, чем себе. Я была хорошей… Ну, может быть, я не была уж такой хорошей… но я хотела быть хорошей, потому что они были такие хорошие! Я хотела, чтобы все люди на земле стали похожи на них… А они… Лучше бы их…

— Ох!.. Ты бы предпочла, чтобы Братьев казнили?!

— Да! — в запальчивости закричала Матя, вскакивая на ноги. Ландыши посыпались на солому. — Да! Хотела бы! Я бы тогда тоже умерла от горя. Но я умерла бы от хорошего горя. Я бы всё равно не могла без них жить. А теперь пускай меня казнят. Я всё равно умру от плохого горя. Мне всё противно! Мне всё отвратительно!

— Странная девочка, — прошептал Великий Садовник.— Ты ещё ничего не знаешь и знаешь слишком много. Но в жизни так много прекрасного…

— Ничего, ничего в ней нет прекрасного! — И Матя упала лицом на колючую солому.

— Музыка! — тихо сказал Невидимый Трубач. — Глубокая и печальная. Она могла бы рассказать всё, о чём я сейчас думаю. И о том, что меня ждёт завтра утром.

— Мама… — всхлипнул Щётка, — я только не знаю, какие они бывают. Но я думаю, что мама — это самое лучшее на свете!

— Природа, — сказал Великий Садовник.

Он посмотрел на небо в тюремное окно. Окно было маленьким и квадратным. И небо было похоже на чёрный носовой платок с вышитой в одном углу серебряной звездой. — Прекрасно каждое дерево и каждый цветок.

Но Матя лежала неподвижно. В ней всё было несчастным. И спина, и плечи, и растрёпанные волосы, и рука, беспомощно повёрнутая кверху ладонью.

Невидимый Трубач завозился у себя в углу.

— Надо её чем-то развлечь, — шепнул он на ухо Великому Садовнику. — Или хотя бы отвлечь. Ведь она совсем ещё ребёнок. Расскажите ей что-нибудь такое, отчего она стала бы хоть немного повеселее…

— Я сам уже думал об этом, — тихо сказал Великий Садовник. — Но что я могу рассказать? Я провёл всю свою жизнь среди цветов и деревьев. Вернее, они и были моей жизнью. Я ничего не могу вспомнить. Хотя, пожалуй, вот что. Я могу рассказать вам историю старой дубовой рощи.

Великий Садовник поудобнее устроился на соломе, оперся спиной и плечами о стену.

— Ну вот. Это было в долине, окружённой горами. Там за горами была пустыня. Вы все знаете, что такое пустыня. Голые пески, ни одной травинки, мёртвый ветер. А здесь в долине росла чудесная дубовая роща. Белки прыгали по веткам. Под деревьями была холодная, влажная земля.

Да. Был в этой роще один удивительный дуб. Ствол толстый. Даже втроём его не охватишь. Могучие ветви. Между его корнями из-под земли выбивался прозрачный ключ. Как он звенел! Как будто в земле был спрятан серебряный колокольчик.

На краю этой рощи стоял дом. В доме жили отец и три сына. Старшего звали Чел. Он был похож на отца. К тридцати годам волосы у него на висках начали седеть. У Чела были широкие плечи и сильные ноги. Он вообще как-то рос больше в ширину, чем в высоту. Он любил работать в поле. Рано вставал. Всегда был тих и спокоен.