Юлия Власова - Заоблачная история

— Эдак мы точно пропустим наступление весны, — посетовал Сальто.

— Будем надеяться, что наш «пациент» хотя бы выйдет на вечернюю прогулку, — сказал Виэллис.

В скором времени ожидания Виэллиса оправдались. Дяденька прикатил на блестящей машине домой, хлопнул входной дверью и через несколько часов появился на пороге в прогулочном костюме.

— У меня остались кое-какие дела в городе, — бросил он через плечо и зашагал к калитке.

Сальто, который уже успел задремать на мягкой лапе облачного пса, встрепенулся и ткнул брата в воздушный бок.

Вечер был поздний. Фонари лили на землю теплый свет, приглашающе светились окна домов, и кое-где на улице слышался беззаботный смех. Да только деловому дяденьке этот смех казался злой насмешкой. Он передергивал плечами и ускорял шаг, чтобы побыстрее миновать весельчаков. С развязным чванством расхаживали тут и там компании гуляк, сидели под забором и просили милостыню нищие. Деловой дяденька поторопился, чтобы оставить весь этот разносортный люд позади.

Увидав одного нищего старика с белой окладистой бородой, Сальто притормозил, немного подумал и насыпал ему в шляпу горсть облачных орехов.

— Ну, когда уже? Чего резину тянуть? — нагнав брата, нетерпеливо воскликнул Сальто.

— Погоди. Нужен подходящий момент, — шепнул Виэллис.

Вскоре подходящий момент представился. В освещенном фонарями парке деловой дяденька сбавил шаг и со вздохом присел на скамейку. Виэллису не понравился этот вздох. Так вздыхают те, кто устал от жизни.

— Радуйся! Радуйся, во что бы то ни стало! Ты рожден для «счастья вопреки»! — запел Виэллис и взмыл к верхушкам сосен. Сосны зашумели, сбросили на землю ворох сухих иголок.

— Эх, весна идёт! — сказал кто-то, кому тоже не сиделось дома.

Снизившись, Виэллис опустил плюшевого медвежонка на гравий, у ног делового дяденьки, и отлетел к деревьям. Сначала деловой дяденька нахмурился. Он с сомнением приподнял медвежонка за ухо, неопределенно хмыкнул, и вдруг его брови медленно поползли вверх. Он узнал в этом обтрепанном мишке свою любимую, давно забытую игрушку.

— Я ведь выкинул тебя, когда мне исполнилось семнадцать! — в недоумении пробормотал деловой дяденька. — Как так вышло, что тебя не отправили на свалку вместе с прочим мусором? Неужели спустя столько лет… Неужели весна и для меня припасла подарок?

— Весна, весна, — с улыбкой проворчал Виэллис. — Почему он решил, что ветерки и весна — это одно и то же?!

Сжав мишку в руке, деловой дяденька поднялся со скамейки и бегом пустился домой. Куда-то разом исчезли все проблемы, стушевались срочные дела и важные поручения. Он бежал, его переполняла радость, и ему казалось, будто он светится изнутри.

Теперь весна была совсем-совсем близко.

К югу от Средиземного моря и Атласских гор лежала рассеченная глубокими долинами пустыня Сахара. Она задумчиво дымила вулканом Эми-Кусси и не спеша покрывала свои горные породы черной плёнкой «загара». Когда братья прибыли туда в поисках Неуловимого Самума, стоял незыблемый, раскаленный полдень.

— Ну, и где все? — разочарованно протянул Сальто. — Ни тучки, ни ветерка.

Орехоколка пробурчала что-то насчет тени. И ей, и облачному псу на такой невероятной жаре грозило быстрое и необратимое испарение.

— Ладно уж, летите. Поищите какой-нибудь оазис, — смилостивился Виэллис. — А мы тем временем попробуем напасть на след Самума. В случае чего встретимся над Алжиром. В Алжирской Сахаре Самум бывает до сорока раз в год.

Орехоколка приободрилась. Она знала, что оазисы следует искать в крупных пустынных впадинах. Например, таких, как Эль-Файюм.

Услыхав, что Виэллис отпускает его с Орехоколкой, облачный пёс, что было силы, рванулся к ветеркам. Он хотел напасть на след вместе с ними. Но Орехоколка оказалась проворнее. Она ухватила пса за большое белое ухо и потянула к себе. Пришлось тому подчиниться.

Он вяло летел за деятельной Орехоколкой и с тоскою посматривал за горизонт, куда умчались братья-ветерки.

— Эль-Файюм… Эль-Файюм, — бормотала под нос Орехоколка. В молчаливой пустыне без указателей было так же трудно ориентироваться, как и в большом, суматошном городе. Орехоколка пообещала себе, что однажды, когда придет время, она расставит указатели по всей Сахаре.

В небе по-прежнему было пустынно. Только Солнце жарило, как сумасшедшее. Сияя азартной, ослепляющей улыбкой, оно направляло вниз все свои лучи и втайне мечтало расплавить хотя бы клочок скучной, предсказуемой Земли.

Уточнять направление у Солнца было бы опрометчиво, поэтому Орехоколка решила порасспросить местных обитателей.

— Есть здесь какой-нибудь оазис? — поинтересовалась она у беспокойной ящерки.

— Пссст! — сказала ящерка, высунув и тут же спрятав широкий раздвоенный язык.

— А вы оазисов не видали? — спросила Орехоколка у вылезшего из норы миниатюрного лиса-фенека. Фенек повертел острой мордочкой и уставился на утомленного жарой облачного пса. А пёс вытаращился на фенека, и они гипнотизировали друг дружку добрых пять минут.

«Уши! Какие у него длинные уши!» — проносилось в голове у одуревшего от зноя облачного пса.

«Почему это облако такое лопоухое? — хлопая глазами, недоумевал фенек. — Неужели на свете бывают лопоухие облака?»

Не добившись от фенека никакого вразумительного ответа, Орехоколка в отчаянии обратилась к черепахе. Но черепаха попалась неразговорчивая. Она поглубже втянула голову в панцирь и уползла восвояси.

Тем часом ветерки наперегонки мчались к Алжиру.

— Я первый отыщу Самума! — с запалом кричал Сальто.

— Ну уж нет, первым буду я! — не уступал Виэллис.

«А я вас всех поджарю», — ядовито ухмылялось Солнце. Правда, ему еще никогда не удавалось поджарить ветер. Но ведь всё когда-нибудь случается впервые.

Братья летели над сухими руслами древних рек, тоскливой серостью нагорий и звенящей тишиной солончаков. Ни звенящая тишина, ни тоскливая серость не произвели на ветерков большого впечатления. Разрезать воздух над сухой, безжизненной пустыней было весело и приятно. На горизонте, в знойном мареве, вот-вот должен был возникнуть Неуловимый Самум. Сальто решил, что у Самума непременно должны расти облачные усы. А Виэллис почему-то представлял его в белом, как у кочевников, бурнусе.

Однако ни усов, ни белого бурнуса у Самума не оказалось. Когда он возник в знойном мареве, из всей ветряной одежды на нем был один лишь коричневый тюрбан. Да и тот набекрень. Его волевое восточное лицо выглядело загадочно и утонченно и состояло сплошь из медно-красного песка. Это лицо величаво возвышалось над песчаной вихрящейся тучей и пытливо вглядывалось в даль зоркими глазами. Когда зоркие глаза увидали ветерков, лицо вместе со всей тучей пыли внезапно растворилось в воздухе.