Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 3

Побежал Усько с горя в лес, рыскает, а в лесу, вестимо, овец не водится, поросят тоже, – нападает на кабана, тот сам зубаст, а зайцев хитро ловить. Он же сердечный отвык было гоняться за съестным снадобьем и доставать себе хлеб пополам с бедой: к нему, бывало, придут истцы-челобитчики, а он их тут и цап-царап.

Долго слонялся по лесу серый Усько; куска перехватить негде сердечному; попьет водицы, поглодает корешков; набил оскомину; разве иной раз попадется на счастье падаль какая. Отощал наш серый Волк, стал такой худой, поджарый, словно три года в лихорадке был. Идет он раз этак по лесу и видит у куста сидит Лиса Бобровна, что-то возьмет из лапы, почавкает, оближет рыльце, там опять примется чавкать.

«Здравствуй, кумушка!» сказал Усько серый, подошедши к ней.

Лиса Бобровна вздрогнула; обернулась проворно…

– Ах, голубчик-куманек! сколько лет, сколько зим не кидались!.. какими судьбами ты здесь? какой ветер занес в нашу сторону?.. как ты похудел, мой батюшка! Что это с тобою приключилося? расскажи, любезный куманек, да смотри, ничего не утай… как я тебе рада!.. сядь вот здесь, к кусточку, ты устал верно; посиди, отдохни!

И пока это она говорила куманьку любезному, сама тихонько лапами закапывала позади себя, что ела.

«Что, кумушка, дело плохое,» сказал вздохнув Усько серый, «похудеешь: все, что я имел, у меня отняли и выгнали вон из службы; чем хочешь, тем и живи. Вот третий день голодаю, маковой росинки ворту не было.»

– Ах, ты мое сердечушко, поди-ко ты какая напасть!.. Да чего нынче ждать: весь свет такой, все стали злые-эхидные, умирай с голоду, никто куска хлеба не даст!.. как бы я желала помочь тебе, мой любезный куманек, да самой жить нечем, что станешь делать: бегаешь, бегаешь день-деньской высуня язык, дохлой вороны не достанешь!

«Я, кажется, тебе помешал обедать,» сказал Усько.

– И, батюшка-кумапек, чему мешать, какие обеды! Я давича с большим трудом добыла-поймала себе рыбок с пяток, хотела теперь с голодухи перекусить, да одной что-то и в душу нейдет; ты вот, куманек, попался, я тебя радехонька попотчивать… не обессудь, чем богата тем и рада. Разжала Лиса лапку и поднесла Уське серому четыре снятка.

– На вот, мой дорогой, покушай, выбери себе, которые покрупнее.

Слизнул Волк два снятка, пуще ему есть захотелось.

«Где ты, кумушка, достала рыбок таких?» спросил он у Лисы, «ведь там их чай можно много наловить?»

– Как же, конечно; кто горазд, тот наловит; да я еще как-то не умею.

«А где и как это ловится?»

– Я ловлю в нашей реке: привяжу кувшинчик к хвосту да и опущу в прорубь; что набежит, тем и довольна.

«Давай», говорит Усько серый волк, я попробую; авось буду счастлив, добуду себе столько, чтобы сыту быть. Поди, кумушка-голубушка, покажи мне как это делается!»

Прежде надобно кувшинчик добыть. Я тебе бы и своего дала, да не знаю, как-то намедни стукнула им об льдинку, и разбился… Такой грех!

Пошел Усько добывать кувшин. Чтобы тебе голову сломить! думает Лиса Бобровна только мне есть помешал, серый дурак!

Вырыла опять из земли сняточки, которых накрала из крестьянского амбара, съела их и пошла в свою нору.

Пырь ей опять на встречу Усько; волочет кувшин.

«Ну, кумушка, насилу добыл: псы было заели проклятые; стоит у избы кувшин, сушится, я его знаешь и цап-царап, как напустится на меня стая собак деревенских невежливых; не бери, видишь, это хозяйское! кинулися за мной, насилу ноги унес! Поди, кумушка-голубушка, поучи рыбу ловить.»

Что делать; пошла Лиса Бобровна показать своему куму то, чего сама никогда не делывала.

Приходят к проруби, привязала Лиса крепко-накрепко кувшин к хвосту Уськи серого; опустил он хвост с кувшином в прорубь; сидит, поджидает – вот рыба набежит… А кума Лиса по берегу похаживает, глядит на небо, приговаривает:

– Выяснивайте, звездочки, выяснивайте! примерзай хвост у волка серого!

«Что ты, кумушка, говоришь?»

– Я, куманек, читаю заговор, чтобы рыба скорее ловилася.

Сидит серый Усько час-другой, спрашивает: «не будет ли, кумушка, не вынуть ли вон?»

– И, что ты, куманек, сиди не ворохнись; теперь наступает пора самая лучшая! А сама ходит по берегу, поджидает утра, чтобы отучить Волка рыбу ловить.

Примерз хвост Уськин, хоть топором руби.

«Эй, кумушка, пора вытащить,» говорит он.

– Погоди, погоди крошечку еще, экой нетерпеливый, самому будет любо.

Занимается заря утренняя, поют петухи в деревне; встают молодицы и красные девицы, берут ведерки дубовые, коромысла кленовые и идут к реке водицы набрать. Завидела их Лиса Бобровна еще издали и в лес скорей.

Пришли к реке молодицы и девицы красные, смотрят: сидит Волк у ихней проруби; опустил хвост в воду, не тронется с места долой. Гукнули они на него… света не взвидел серый Усько наш, он же был от природы великий трус, рвется-мечется около проруби, а хвоста никак не отдерет. Подошли поближе к нему девицы и молодицы и ну его незваного-непрошеного дубасить по бокам коромыслами… воет сердяга серый, а не оторвется прочь, как ни силится… Вот какая-то молодка догадливая стукнула его по хвосту, отшибла половину примороженую, а с другою Уська успел в лес живой убежать. Гонит серый, не оглянется: все ему кажется, что по бокам стучат коромыслами; добежал до своей норы, бухнулся и целых трое суток носа не показывал на белый свет.

Мучает голод Уську серого, переодолел он страх свой, вышел из логовища и побрел тихонько проселочной дорогой на поле. Что станешь делать, надобно же есть что нибудь; пойду, думает, посмотрю; авось изловчусь хоть овцу словить, пусть поколотят; ведь с голоду не легче умирать.

Идет с горькой думою серый Волк повеся голову; видит: пасется на поле молодой вороной конь. Не раз случалось Уське серому и старых сильных одолевать; а этого, думает, долго ли осилить! Рад Усько находке, потекли у него слюнки, давно он не ел куска сытного. Но, как известно, Усько был приказная строка; не хорошо, говорит оп, нападать без причины вдруг, со стороны посмотрят, пожалуй денным разбоем сочтут, дай я лучше подойду к этому коню учтиво-вежливо и скажу, что я его съесть хочу; буде он мне затрубит на это, тут ему и карачун. Подходит Усько к вороному коню. «Эй, любезный, мне хочется тебя съесть!»

– Что ты это, отвечает конь, да за что это?

«За что, за то, что я голоден.»

– От этого тебе легче не будет: на мне мяса немного, и все оно Сухое, жилистое, не ужуешь, на один день досыта не наешься.

«Ужую ли, не ужую ли, это уж моя беда, только я тебя съем непременно.»

– Какой ты, чудак, да меня то есть запрещено: я имею от воеводы охранной лист. Ты горазд ли читать?