Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 3

Услышав это, пан Медовичь посмеялся над ними, потешился, а сам честным пирком, да и за свадебку, и дал Грицке все, что обещал за своею дочерью, а Грицке хоть бы и ничего не брать; дороже всего была ему Панна прекрасная. Пожил он у своего тестя пана Медовича сколько ему хотелось; потом распростился с ним и поехал с своею любезною Панночкою на свою родину, откупил там у своего прежнего хозяина шляхтича его землю; а тот так испугался приезду Грицка, что был рад ее даром отдать.

Выстроил себе Грицко на гумне, где у него были деньги запрятаны, хоромы каменные и стал себе поживать с Панною прекрасною, да детей наживать.

Это бы еще не штука, а вот что мудрено.

Прежде никто Грицка и знать не хотел, и мот-то, вишь, он был, и такой сякой; а как приехал Грицко с молодой жинкой, да с деньгами; так столько к нему понаторкалось на новоселье народу всякого, что как не велика была его хутка казацкая, а такая в ней сделалась теснота, что хоть бы в великий день в церкви.

Видно, это у людей не выведется, что кто ходит с сумой, тот нам чужой, хоть будь родимый брат, а кто выстроил себе каменные палаты, тот нам родственник, хоть тем только, что сушили онучки на одном солнышке. Это я молвил к слову не в осуждение; тем и кончились Грицкины похождения.

Здравствуйте, братцы-товарищи, здравствуйте, мои соколы ясные! Давно я обещал вам сказку новую, да люди хитрые-книжные меня озадачили: сказали, что на земле ничего нового нет, да что, видишь, и в земле-то все старье напрятано!.. Не спорить с ними стать, да не перестать И рассказывать: ну, коли новой сказки про вас нетути, вот вам старая, подогретая; вы, родимые, не прогневаетесь, пусть не будет муки в закроме, лишь бы не переводился печеный хлеб.

расскажу я вам сказку старую-бывалую; про солдата Яшку красную рубашку-синие ластовицы; а вы прикиньтесь-притворитеся, будто ее в первой слышите, пусть смекает всякий сам, что не хитро и нам из старых заплат сшить новый халат.

Начну я сначала, где голова торчала; а вы смотрите, мигните где буде не так молвится; а не то, пожалуй, чужой навернется, и сказку-то перебьет, да и сам не расскажет, и придется нам кушать лишенку из постных яиц. Есть на свете разумники: в чужой азбуке но толкам читают, а в своей складов не разберут; в особенности если так переворотить:

Ба, Ва, Га, Да….

Так вот что в старых записях, в небылицах изукрашенных, про солдата Яшку читается:

Родился он, Яшка, солдатом – пришлось ему так и век свековать; а жил он, Яшка, на славу, по казацкому нраву. Солдату бывало, в те времена, три деньги в день, куда хочешь туда и день; он, бывало, запрячет но деньге в карман да к вечеру в каждом барыша и доискивается; а карманы его были оброчники верные, никогда платить не отказывались; набивал их Яшка всяким добром, и плохим и хорошим, так, что если не подойдет рука ничего в карман запрятать, так он хоть свою полу засунет: «на, говорит, хоть это, а то позабудешь пожалуй, что карманы не на то пришиты, чтоб их пустыми носить!»

– Ну, Яшка, плохая у тебя замашка! говорили товарищи, – попадешь ты с своими оброчниками в просак, узнаешь смак в березовой кашице: попробуешь и дубовых пирогов с жимолостным маслом!

Яшка, бывало, в ответ, вынет тавлинку узорчатую, со слюдой на красной бумаге да и попотчует из ней табаком советчика; тот станет нюхать, а он и спрашивает: «что, брат, хорош табак?»

– Знатной, березинской.

«А от чего ж у тебя такого нет?»

– Да купить неначто.

«То-то же и есть, скажет Яшка, будешь бояться березовой кашицы и прочего, так не будешь иметь березинского, а нам, под час, и рульной нипочем; держись, милый, пословицы: на то щука в море, что бы карась не дремал! »

Таким-то побытом и такими-то мерами нажил себе наш Яшка красную рубашку с синими ластовицами, по ней дано ему и прозвище.

Далее читается о его приключениях:

Придет куда полк, где Яшка числился, бедные солдатушки умаются; кто где привалился, там и спит; иному не хочется и сухаря сжевать, не тянется и кашицы перехватить; а Яшка словно встрепаный, ему не до сна, не до ужина, пошел шнырять по избам…

Попадется мужичек ему… «А, здорово земляк, брат Степан тебе кланяется; встрелись мы с ним на походе, такой сытой, Бог с ним; велел тебе про его здоровье свечу поставить.»

– Какой Степан? – спросит мужик.

«А разве его не Степаном зовут?… Ну, пропадай, забыл совсем, на походе память притопчется; как же его зовут-бишь?»

– Кого?

«Да брата твоего, что в военной службе?»

– У меня брата никогда не было.

«Так верно родня какой нибудь, коротко тебя знает.»

(Яшка в это время сидит уже на лавке, да к хлебу, что на столе стоит, придвигается).

– Разве уж не племянник ли? он года с четыре отдан в некруты.

«Верно племянник, а вишь как похож!.. тоже и борода рыжевата была, только теперь выбрита.»

(А сам уже ломает хлеб да закусывает).

Мужичек и рад растолковаться, раскрашивает и сам рассказывает. Яшка оплетает себе, а на словах так мелким бесом и рассыпается, обувшись в рот лезет. Если же мужичек добр через-чур, то он наровит и вина чарку-другую с него справить.

Правда, случалось, что не всякий расевал рот на его росказни, иной раз выпроваживали не честью из избы, если видели, что Яшка врет без милости; так он тогда наровит захватить что нибудь с собой на память: или шапку с лавки, или кушак со стены, а буде изловчится и кафтану спуску нет; если же в избе не тяга, да до ворот никто не доведет, так он осмотрит, нет ли на телеге лишнего колеса: «Будет, говорит, и трех для мужицкой телеги, я видал, что иногда и бояре только на двух ездят, да ведь не тише их!» Выкатит за околицу, сколотит обод да продаст кузнецу, а ступицу сволочет версты за три, что бы хоть подешевле продать, да не даром отдать.

Если застанут Яшку в такой проделке… – Стой, служивый, что ты это делаешь?.. (а он все таки с оси колесо тащит). – Что ты, говорят тебе, делаешь?

«Постой, скажет Яшка, дай посмотреть, что это такое?..»

– Что ж ты, аль не видишь, что колесо?

«И впрям колесо!.. эк я в немчурской-то земле насмотрелся, русского колеса не узнаю!.. Дело диковенное, поди ты, насилу разобрать могу!»

(Сам ходит кругом колеса, выпуча глаза, осматривает).

– Да что тебе, служивый, ай мерещится?.. Чай и у немчуры. такие ж колесы; что у нас.

«То-то что не такие.»

– А какие же?

«Да там совсем не такие, там четыреугольные; а хитро ж и устроены, шибче наших бегут!»

– Полно, служба, морочить; ну как это можно!

«Эки пни, закричит Яшка, еще не верят!.. Да сами взгляните: это-то колесо потихоньку вертится, а то, как не раз, то аршина и нет; а пойдет катать, так хоть трех лошадей зараз рядом пусти, и то не нагонят!»