Автор Неизвестен - Сказки народов Бирмы

В основе фольклорного мировоззрения каренов лежит своя религиозная система, которую дополнили, но не вытеснили в устной литературе буддизм и христианство. Сказка помнит мир духов, глубоко уважаемых, их главу — верховного духа, бога солнца, повелителя ветра и других небожителей. Но и буддизм нашел отражение в каренской сказке, как в ее образах, так и в оценках. Особенно это касается темы цепи новых рождений и кармы, причем рождение в новом облике стало сюжетообразующим приемом, для чего в исходное учение были внесены заметные поправки. Мы снова видим культ учебы, порой гипертрофированное почтение в отношении к мудрецам, подчеркнутое уважение к книге, но все это окрашено в особые, одним каренам присущие тона.

Среди сюжетов живо ощутима таи-вьетская струя: она видна и в истории с волшебным луком, и в рассказе о браке разных существ, и в упоминании о бронзовых барабанах — ритуальном музыкальном инструменте названных выше народов.

Средой, где происходит действие каренской сказки, являются реальная деревня и условный город, контакты между которыми часто лежат в основе сюжетов, таких, как соединенные вместе истории о Золушке и о подмененной жене, о выборе монарха (или общинного старосты в более простом варианте, причем староста обладает всеми чертами героя-победителя). Есть и промежуточные сюжеты, в которых монарх описан средствами, применяемыми к общинному вождю, и на деле им и является. Говоря о каренах, нельзя не упомянуть красивый и своеобразный вариант сказки о Синей Бороде в «добром», бескровном варианте.

Древняя монская культура и городская литература монов оставили свой отпечаток на каренском фольклоре в виде памяти об их городах, заморской торговле, далеких путешествиях. Но наряду с этим много и своего, особенно в архаических нижних слоях мифа, когда речь идет о говорящем черепе, существе, состоящем из двух ног, горшке с человеческим мясом, гоняющемся за людьми, о червях — посланцах в подземное царство и т. д. С этими сюжетами, возможно, и связаны те жестокие концовки, о которых говорилось выше и которых достаточно много у каренов.

Умело скомпонованным сюжетам соответствует гибкий образный язык, выгодно отличающийся от языка сказок большинства других народов этой области Юго-Восточной Азии. То же можно сказать и о системе образов, в основном связанных с деревенской жизнью и в то же время весьма разнообразных. Причем очень многие герои носят индийские имена, не распространенные у каренов, часть действия протекает в городах и при королевских дворах в чужих странах, при описании которых мы встречаем монские, реже бирманские реалии. Есть и свой образ, помогающий компоновать сложные сюжеты, типичные для каренов, — образ бродячего торговца. В богатейшем наборе образов очень редок тип хитреца, столь распространенный у бирманцев, городской фольклор еще не принес в каренские горы целостные образцы своих жанров и своих любимых героев; бытовая сказка вообще немногочисленна. Как среди сказок о людях преобладают волшебные сказки, так среди сказок о животных преобладают этиологические сказки, а сказки о звере-обманщике и аналогичные им — редки, как и бытовые сказки о людях. Но уже есть и чисто эзоповские сказки, в которых тигрица с дочерью живут в доме, пашут свое поле и т. п.

Шанами называется большая группа тайских племен и народностей, переместившихся в горы на северо-востоке страны где-то в раннем средневековье и частично вытеснивших аустроазиатские народы, остатками которых являются палауны и ряд других народов. Классовое общество и княжеская власть сложились у многих шанских народностей уже к XIII в., но княжества эти долгое время не могли объединиться, их экономическое, политическое и культурное развитие было замедлено неблагоприятными условиями горных районов. В то же время шаны — народ сравнительно старой государственности, в основном земледельческий, с богатым фольклором, письменностью, своими кадрами монахов-буддистов и др. Своеобразие положения швнов — тайцев среди бярмаиоязычного основного населения верховьев Иравади — способствовало их частичной политической изоляции, усугубляемой частыми феодальными войнами с бирманцами. Это сказалось и на месте их фольклора в ряду произведений устного творчества других народов.

В сказках шанов чувствуется устный рассказ, их более бедные, чем у каренов, сюжеты обладают массой длиннот, изобилуют полубытовыми вставками в волшебных мировых сюжетах. В данном сборнике представлены мифы шанов, много волшебных и бытовых сказок. В сюжетах есть и специфические и общие для района и мировые (Ромул и Рем), последние — сильно «переработаны» в местном духе. Некоторые мировые сюжеты в шанском фольклоре заимствованы у бирманцев, монов и палаунов, возможно — непосредственно из буддийской литературы.

Мифологический комплекс общ для всех северо-восточных народов региона, примером этого может служить миф о ста детях и появлении разных народов.

Среда шанских сказок — деревня, города есть лишь в волшебных сказках (как о короле), но они — внешние, часто враждебные. Реальный город встречается лишь в откровенных заимствованиях из бирманских сказок. Образ короля часто используется в обрамлении вначале и (или) в конце; особенно популярна ситуация: страна без монарха, выбор монарха, заменяющая любимую ситуацию европейских сказок: женитьба на принцессе и наследование престола.

Религиозная ситуация во многом традиционная, своя, ее осуществляют «небесные боги», события происходят в «небесных селениях» мертвых, в «селениях духов». С шанской религиозной традицией связано и раскрытие тайного смысла слов и многое другое. Буддизм еще не вошел прямо в фольклор, он представлен заимствованными литературными сюжетами, с такой же темой судьбы, уважением к учению, к чтению и письму. Но буддийские реалии упрощены, порой возникают противоречия традиционных и буддийских норм.

В сюжетах обращают на себя внимание отмечавшиеся ранее неоправданно, на наш взгляд, жестокие концовки, архаические ходы в логике (активное предложение помощи до обращения героя за нею и др.). Ряд сюжетов откровенно заимствован у бирманцев (например, история с богачом), причем при пересказе могут возникнуть пробелы, части рассказа могут быть опущены («Встретимся в пагоде или в суде»). Объектом пересказа может быть как устная, так и письменная литература соседей, есть очевидные заимствования из индийских прототипов («Любящая сестра верна клятве»), христианские формулировки («Королева Нан Чин Пу»).

У шанов особенно ярко видна «значимость» королевских имен для сюжета, очевидный след знакомства с бирманской летописной традицией.