Марья-Леена Миккола - Анни Маннинен

— Около двух, а что? Смотри, вот это — подпись знатной госпожи Лодениус. Она тоже подписала мое воззвание. Хотя, правда, я до-о-лго колебался, заходить к ним или нет… Знаешь, она постелила на пол газеты, от коридора до гостиной. Специально для меня, чтобы я ни шагу не ступил на ковер или на пол. Но зато бумагу подписала. А когда я выходил, она давай собирать свои газеты. Наверно, для следующего посетителя.

— А-а, это та самая госпожа, у которой такая хорошенькая болонка. Миленькая девочка, — тявкнул тихонько Тэри.

— А какой дорогой идет этот автобус на север? — спросила Анни, все еще не проявляя особого интереса к листку с подписями, который Лассе держал в руках.

— Не знаю. Наверно, по шоссе Виерто, — ответил Лассе. — А зачем тебе? Кстати, я еще и у отца возьму подпись!

— Да я к тому, что этот автобус надо остановить, — сказала Анни.

— Ты что, опять бредишь? — спросил Лассе.

— Нет, но я прямо вижу, как наш отец именно сию минуту садится в этот самый автобус, кидает рюкзак на полку для вещей и усаживается на сиденье, — говорила Анни. — Отец собрался обратно на север.

— Не может быть… — прошептал Лассе побледневшими губами. — Отец ведь ушел искать работу… Он же теперь останется жить с нами…

— Ему трудно найти работу, потому что… Ну, это неважно, — сказала Анни и махнула рукой. — Давай побежим к повороту на шоссе Виерто и остановим автобус.

— Ну, Анни… Тогда нам надо спешить, — взволнованно сказал Лассе и швырнул портфель на лужайку. — Давай сюда руку — и понеслись! Тебе придется бежать сегодня так быстро, как ты еще никогда в жизни не бегала! Вперед, Анни!

Между тем их отец действительно сел в автобус. Он небрежно швырнул рюкзак на багажную полку. Потом уселся поудобнее, вразвалку, откинув голову на спинку кресла. Ему предстоял очень долгий путь. Он смотрел в окно на осенние рощицы и поля, затем увидел реку, на берегах которой когда-то родился. Снова он будет скучать по ней в чужих краях. Еще он увидел две высокие заводские трубы; ни на одну из этих двух фабрик его не приняли, хотя вон на той он проработал почти всю свою жизнь. Несчастья сваливались на него одно за другим и надломили его. Он разуверился в себе.

«Пусть жена и дети идут своим путем, — думал он. — А я пойду своим. Я, наверно, самый никчемный человек на свете. Жена и дети слишком хороши для меня… Нечего их больше мучить…»

Когда автобус приблизился к повороту, с которого был хорошо виден трехэтажный дом на Казарменной горе, он отвернулся. Зачем терзать душу? Зачем думать о тех, кого он решил покинуть навсегда? Но он не смог сдержаться, не смог не взглянуть хоть краешком глаза в ту сторону. Вдоль дороги, которая вела к его бывшему дому, росли кусты и деревья. Дорога была пустынной, только двое ребятишек бежали по ней. Старший, светлоголовый мальчик, бежал резво, как горный козел, и за руку тянул за собой другого ребенка, помладше. Это была маленькая худенькая девочка с рыжими косичками. И хотя девчушка изо всех сил перебирала ногами, она не поспевала за мальчиком, и тогда он тащил ее чуть ли не волоком. Вот девочка споткнулась и упала лицом вниз на глинистую дорогу. Мальчик остановился и отчаянно замахал руками приближавшемуся автобусу.

Это было невыносимо. Отец закрыл глаза. И в эту минуту его сердце, навсегда, казалось, окаменевшее в заточении, сжалось от боли. Его захлестнула волна горячей отцовской нежности. Так уж устроено сердце — оно должно любить.

Отец вдруг вскочил, схватил рюкзак и нажал на кнопку звонка. Автобус притормозил и остановился. Отец выпрыгнул на дорогу и махнул водителю рукой. Машина понеслась дальше, а отец зашагал к своим детям, придерживая рукой рюкзак, перекинутый через плечо. Анни уже стояла на ногах, потирая руками содранные коленки. Из правого колена сочилась кровь. Взлохмаченная и запыхавшаяся, Анни завороженно смотрела на отца. Лассе тоже запыхался, но ему все же удалось произнести что-то вроде маленькой речи:

— Тебе надо… В общем… Как бы это сказать… Ты должен… подписать… воззвание, — он перевел дух и протянул отцу чуть помявшийся лист бумаги. — Будет пляж… и спортивные площадки… Ты ведь обещал… обещал играть со мной… в футбол… и научить меня этому… ну как оно называется?.. Дзюдо…

Отец прочитал воззвание и сказал:

— Толково написано. Кто это сочинил?

— Я, — ответил Лассе и покраснел до корней волос. — Правда, Майя в школе… немного подправила.

Отец присел на обочину дороги, приложил лист бумаги к рюкзаку и поставил под воззванием свою подпись. Потом он обернулся к Анни и сказал:

— Ты разбила коленки. Полезай-ка к папе на спину. — И он наклонился, чтобы Анни смогла взобраться ему на плечи.

Сначала Анни с некоторым недоверием разглядывала торчавший перед нею хохолок отцовских волос. Да и надо же было привыкнуть к необычной позе. Но скоро эта «езда» ей очень понравилась. Она наслаждалась тем, что и сидит высоко, и что осенний ветер шумит в верхушках стройных елей и в старом ольховнике, и что до нее доносится свежий лесной аромат.

А там, между двумя вековыми косматыми елями, — можно ли поверить своим глазам?! — проплыла Эдельхайд на Коне Тумане. Ее тонкие высокие каблучки-шпильки сверкнули из-под длинной юбки; Лесной Кот все так же восседал у нее на плече. Эдельхайд посмотрела на Анни и лукаво подмигнула ей. Но все это мгновенно исчезло, бесследно растворилось в мягком лесном сумраке…

Дорогие ребята!

Эту книгу написала прогрессивная финская писательница Марья-Леена Миккола. Живет она в Хельсинки, столице Финляндии. Родилась она в 1939 году в небольшом финском городке Сало.

У М.-Л. Миккола вышло в Финляндии уже много книг. В одной из них рассказывается о трудной жизни финских текстильщиц. Эту книгу — она называется «Тяжелый хлопок» — я перевела на русский язык, и в 1973 году ее напечатали в журнале «Север». М.-Л. Миккола приезжала тогда в Петрозаводск. Когда я спросила, над чем она сейчас работает, Марья-Леена ответила, что пишет книгу для детей. И вот в 1978 году в издательстве «Отава» вышло новое произведение писательницы — «Анни Маннинен». Это и была та самая книга для детей. Она сразу получила признание финского читателя.