Владимир Бондаренко - Снежное чудо

Сюда... — отозвалась чаща.

Ну если тебе так хочется, могу и я к тебе прийти, — сказал медвежонок и, переваливаясь, покосолапил в чащу.

Некто был недалеко, это медвежонок по голосу слышал, но сколько ни всматривался, никого между деревьями не видел. Спросил:

Эй ты, ты здесь?

Здесь... — отозвалась чаща, и Спиря покосолапил дальше.

Он шел, звал, а некто, к кому шел он, отзывался все время впереди, и как ни вглядывался Спиря, никого между деревьями не видел. Так дошел он до конца леса и остановился. Спросил:

Эй ты? Где ты?

Ты... — отозвался все тот же голос, но теперь уже позади, в чаще.

Я-то? — оглянулся медвежонок. — Я-то вот он, здесь.

Здесь... — отозвалась чаща.

Хы, как это ты у меня позади оказался? То все впереди, впереди был, а теперь сзади. Ты уж не уходи, давай встретимся. Жди, иду я.

И медвежонок опять пошел по лесу, теперь уже назад. Шел, звал, а впереди него все так же шел некто и отзывался, а показаться не показывался. К берлоге своей выбрался Спиря, но так никого и не увидел.

Ну и ладно, — сказал он, — не хочешь ты показать себя мне, я себя тебе покажу.

Вскарабкался на пень, закричал:

Смотри на меня, вот он я, весь тут, во весь рост стою. И даже лапы поднял. Видишь?

...ишь, — отозвалась чаща.

Что, удивился? Я такой, удивительный. Я мамку вчера и ту удивил: спрятался под подушку. Искала она меня, искала, чуть нашла... А ты от меня что — тоже прячешься?

Давай, прячься. Я вот посижу немножко и снова тебя искать пойду.

Но вскоре пришла мать, принесла раков. Спиря увлекся ими и забыл, что кто-то в чаще неподалеку хоронится от него. Так он и не узнал тогда, кто же это с ним перекликался и водил его по лесу.

Вот какая история приключилась с медведем Спиридоном, когда он еще был медвежонком и звали его Спирей.

На лугу в цветах лежал Зайчонок. Он только что родился, но уже был сиротой. Отца своего совсем не знал, родился без него, а теперь его оставила и мать.

— Нам нельзя быть вместе. — сказала она. — Ты маленький, спрячешься в траве, и никто тебя не найдет. А если я буду рядом, меня увидят, и тебя найдут. Живи один.

Сказала и упрыгала прочь, и Зайчонок остался один. Лежал он среди цветов и думал: «Не успел родиться и уже сирота, а сироту всякий обидеть может. Надо быть начеку».

Лежит он и слышит — идет кто-то: шуршит трава под чьими-то шагами.

Приподнял голову Зайчонок и видит: трава колышется, а никого не видно. Озорничает, что ли, кто?

— Кто здесь? — спросил Зайчонок, но никто не отозвался. А тревога в сердце — тук-тук.

Ближе колышется трава, ближе. И робость тут напала на Зайчонка: видит, идет к нему кто-то, пригибается трава под чьими-то шагами, а кто это — не видать. Невидимый кто-то.

Вот беда-то! Подойдет, обидит и далее не узнаешь кто. Вскочил тут Зайчонок и побежал к речке: бежит и не знает от кого. Спрятался под куст бузины. Сидит, ребрышками подрагивает, думает: «Здесь понадежнее будет... Только зачем он шел ко мне? Я смирный, зачем обижать меня?»

Думает он так и слышит: и сюда к нему идет кто-то. Высунул голову из-за куста, смотрит: точно, идет кто-то по лугу к речке, колышется трава под чьими-то шагами, а кто это — не видать, опять невидимый кто-то.

Вскочил Зайчонок и ну бежать вдоль речки. И откуда только в таком маленьком прыть взялась, видать, родился с нею. Далеко забежал, почти к самой Лысой горе. Забился в куст таловый. Только улегся, слышит — и сюда идет кто-то.

Посмотрел из-за куста — точно, ходит кто-то рядом, ветки у кустов колышет, листья покачивает. «Ой, — думает

Зайчонок, — кто же это?.. Эх, и что я медведем не родился? Встал бы сейчас во весь рост...»

А сам уж от страха и с места тронуться не может. Притаился и лежит, почти не дышит. Чувствует: подошел кто-то, пушок на спине взъерошил, за уши трогает. Глядит Зайчонок — и никого не видит, а рядом кто-то есть, дышит кто-то.

— Кто же это? — шепчет Зайчонок и крепко-крепко зажмуривает глаза: может, с закрытыми глазами не обидят.

Пришла к Ежику старость и пригнула его к земле, старичком сделала. Глянешь на него и удивишься: и как в нем еще душа, в таком хилом, держится? Кажется, вздохнет сейчас еще раз, а еще раз и силы не хватит.

Но хватало у Ежика силы не только на новый вздох, но и на сказку. Уйдут молодые ежи на охоту, кликнет он к себе их ребятишек, предупредит:

Ну у меня не шалить и не веньгаться. Сидеть тихо, без баловства.

И начнет им разные истории лесные рассказывать. Жил он долго, повидал много, рассказать есть что.

А это как-то сбежались к нему ежата, сказки ждут, а он и говорит им:

Расскажу я вам, ребята, сегодня о самом себе. Вы знаете, какой я когда-то бедовый да сильный был? У-у-у! Наколю, бывало, на себя осенью десятка полтора яблок, несу их домой и хоть бы мне что.

Слушают его ежата и пересмеиваются между собой: ну ведь это же небыль. Шутит дедушка Ежик, оттого у него и такая лукавинка в глазах. Где уж ему полтора десятка яблок на себе унести, когда его и одно к земле придавит. Дышит чуть, а тоже хвастается — полтора десятка! Ишь разгорелся как. Куда ему, ветхому такому, яблоки носить, у него и на сказку-то чуть силы хватает.

А Ежик щурит маленькие глазки, рассказывает:

А вы знаете, ребятки, сколько во мне прыти было? У-у-у! Один раз поймали меня школьники и унесли к себе в живой уголок. Забыли вечером дверь закрыть, я и убежал. И всю ночь по степи бежал, пока до дому не добежал. И не присел даже ни разу.

Слушают его ежата и пересмеиваются между собой: ну ведь и это небыль. Шутит дедушка Ежик, оттого у него и хитринка такая в глазах. Где уж ему пробежать столько, когда он вон чуть сидит даже. Дохни на него посильнее, он и повалится. А тоже хвастает. Ишь какие витейки плетет—всю ночь бежал!

А Ежик щурит маленькие полинявшие глазки, рассказывает:

А как я на озорство горазд был! Расшалюсь, бывало, не остановить меня. Ну прямо на голове хожу!

Слушают его ежата и пересмеиваются между собой: ну ведь небыль же и это. Шутит дедушка Ежик, оттого и такая теплинка у него в глазах. Какой из него озорник, где уж ему на голове ходить, когда он и на ногах-то уж без помощи стоять не может, а хвастает.

И чтобы уличить Ежика во лжи, спросил его Ежонок:

И когда же это было, дедушка Еж?

Когда я Ежонком был, — ответил Ежик.

И прыснули ежата в ладошки — ну ведь и это же небыль. Шутит дедушка Ежик, никогда он Ежонком и не был. Они уж вон с весны с самой живут, и все время он старенький. Ох уж эти старики! Как они хитро шутить умеют. Наскажут такое — только слушай. Молодым, говорит, был. И кто ему поверит?

Родился в лесу Ручеек. Слабенький, тоненький. Другой бы на его месте и не сказал бы никому, что он родился: на земле вон какие реки текут, не окинешь глазом. Но Ручеек был смелым и решительным. Он зажурчал, заплескался: — Пойду-ка я к Морю.