Рyне Белсвик - Простодурсен Лето и кое-что еще

– Что такое? – вдруг спросил он вслух. – Что случилось? Началось?

Чутьё подсказывало, что началось.

Порыв ветра вздыбил занавеску и смял узор из коричневых кругов. Их нарисовала чашка Сдобсена в бытность занавески скатертью.

Он оглянулся в поисках чего-нибудь блестящего взамен зеркала. Придумано ловко, только вот жил Сдобсен без особого блеска. В его доме все вещи были пыльные, сальные, заляпанные, много раз пользованные. Некоторые – для стольких разных нужд, что уже и не вспомнить, чем они были изначально. Однако до блеска ни одна вещь не затёрлась. Занавеска, например, сначала была рубашкой. Она оказалась кусачая и ужасно натирала Сдобсену пузо – носить её было невозможно. Но и отдать жалко. Поэтому Сдобсен приспособил её под наволочку. А потом подумал, что как-то нерачительно спать на такой прекрасной материи, и постелил рубашку на стол вместо скатерти. Скатертью она послужила недолго – быстро заляпалась и промокла, и Сдобсен повесил её на окно для просушки. Там она и осталась висеть, на окне. И как её теперь назвать: занавеска? Сохнущая скатерть? Кусачая наволочка? Или рубашка, на которой жалко спать?

Впрочем, как ни назови, а на ветру она трепетала. Хоть окно было закрыто, но Сдобсен видел, что занавеска из бывшей скатерти из бывшей рубашки елозит по стеклу. Он сдвинул её в сторону и выглянул в окно.

Ярко светило солнце. Золотился и румянился погожий день, полный лесов, кустов и валунов.

Октава у себя в саду напевала песни. Пронырсен рубил в лесу дрова. Простодурсен булькал в речку камни, а Утёнок что-то ему кричал. Сдобсен унюхал запах свежих коврижек, растекавшийся из пекарни Ковригсена. «Так я и знал, – подумал он. – Все заняты своими делами, а меня как будто и нет на свете. Будь я им интересен, под дверью бы уже очередь из гостей клубилась».

Но очередь не клубилась. Все были при деле.

А Сдобсен всё начинал собой книжку. Наверняка рад-радёшенек, думаете вы, такая мечта исполнилась!

Нет, Сдобсен был совсем не рад.

Он собирался блистать с первой же фразы, неотразимый, задорный, весь из себя в своём репертуаре. Мечтал придумать себе для первых строк тысячу удивительных занятий. А придумал только одно – глазеть в окно. Больше ничего не придумывалось.

«Застрял ты тут как дурак приклеенный, ни туда ни сюда», – думал он. И чувствовал себя нелепым, несчастным, непоправимо одиноким неудачником в мокрых башмаках.

Сдобсен всё больше боялся, что новая книжка сейчас на нём оборвётся. Да и какая она теперь новая? Обтрюхалась, замурзалась. Неизвестно, найдётся ли что дальше рассказывать. Пока книжка больше похожа не на историю, а на опись грустных мыслей. Перечень огорчений. Закапанный слезами список бед и обид, такой только в помойку выбросить.

Сдобсен шмыгнул носом и размазал слёзы.

«Я пустое место, – думал он, – ноль без палочки. Ничего не умею, ничего не могу, от меня один вред. Я глупее семечка. Оно прорастает во что-нибудь путное. А я только замурзал ещё не начатую книжку, теперь она пойдёт вкривь да вкось.

Все вокруг нашли себе занятия по душе. И довольны как мухи. Им всё равно, что я в их делах не при делах. Им вообще плевать, жив я или нет. Они думают только о себе.

Как я устал стараться всем понравиться! – всхлипывал Сдобсен. – Остальных любят просто так. А мне приходится в лепёшку разбиваться, чтобы нравиться. Если я буду стоять тут и ждать их любви, то мхом порасту, пока они вообще вспомнят, что давно меня не видели.

Мука мученическая, а не жизнь, – думал Сдобсен. – Каждое утро изволь вылезать из-под одеяла, а потом ещё весь день из кожи вон лезь, чтобы с тобой было приятно дружить. В промозглый дождь тащись в пекарню Ковригсена. Там свои правила: не дуться и не злиться, всё нахваливать, слушать болтовню пекаря и кивать. А иногда ещё и платить за это приходится. Разве это жизнь?

Прибраться в доме, что ли?» – вдруг подумал Сдобсен. Но сил не было.

«Хоть бы настроение исправилось, – жалобно думал Сдобсен. – А то сейчас мне даже одеяло вытрясти не под силу. С другой стороны, чем в доме чище, тем быстрее он пачкается. На старой грязи новая не так видна».

Шпарило солнце, полоскалась на ветру кусачая скатерть, которая натирает пузо.

Сдобсену захотелось спрятаться с глаз долой. Оставаться в этой книжке он всё равно не мог. Он не справился.

Сдобсен залез под кровать.

Зажмурился изо всех сил.

Он надеялся стать маленьким и незаметным, как семечко.

«Всё меняется, – думал Простодурсен, – всё течёт». Он стоял на берегу реки и сжимал в руке камешек. Простодурсену страсть как хотелось бросить его в воду: он обожал восхитительный звук «бульк» и не мог наслушаться им вдоволь. Но всё же решил этот камешек пока попридержать. Из всей кучи, что Простодурсен насобирал утром, остался один этот. Потом придётся новые искать.

«А вдруг пойдёт дождь и загонит меня домой? – думал Простодурсен. – Вот стою я тут на берегу с камнем в руке, но миг спустя всё изменится, – философствовал он. – Жизнь никогда не будет прежней. Вдруг мне расхочется камешек булькать? Вдруг он покажется мне слишком красивым? Или я решу сохранить его на память о дне, когда мне не захотелось булькнуть камешек в речку? Нет, похоже, я всё же булькну его сейчас. У меня этим всегда кончается. И всё равно – что бы я ни делал, всё изменится. Изменится, даже если я ничего делать не стану. Оно уже не так, как раньше. Я уже не думаю о том, что у меня руки чешутся булькнуть камешек, а рассуждаю, что будет потом. Как странно, – думал Простодурсен, – всё не вечно. Сегодня крыша не течёт, а завтра проснёшься – на полу лужа».

К нему, путаясь в траве, бежал Утёнок. Он очень спешил.

– Почему здесь так скучно? – сказал Утёнок.

– Скучно? – Простодурсен прямо рот разинул от удивления.

– Ну да. Здесь никогда ничего не происходит! Всё время одно и то же!

– Какой ты славный, – сказал Простодурсен.

– Нет, я не славный! – возмутился Утёнок. – Я бравый и удалой! Но что толку от моей удали в этой глупой сонной стране размером с шишку!

– Ты не мог бы сходить к Сдобсену проверить, жив ли он? Что-то я его сегодня не видел.

– А это важно?

Утёнок брался только за важные дела. Простые, вроде убрать со стола или помыть за собой плошку из-под пудинга, его не занимали.

– Важно, – ответил Простодурсен.

И Утёнок со всех ног кинулся к Сдобсену. Он мчался так быстро, что не заметил, как очутился посреди его домика.

– Сдоб-сен!!! – завопил он.

– Да, – раздался чуть слышный шёпот.

Утёнок крутился на месте, озираясь по сторонам, пока не догадался, откуда идёт звук.

– Ты под кроватью лежишь?

– Да.

– Ты жив?

– Да.