Рyне Белсвик - Простодурсен Лето и кое-что еще

– Не знаю, может, я не люблю изюм, – сказал Утёнок.

– Съешь одну на пробу, – предложил Простодурсен.

– А можно?

– Конечно.

– Дождь не кончился?

– Нет.

– Он хлещет?

– Да.

– Тогда я съем одну изюмку. А если мне изюм не понравится?

– Значит, ты не любишь изюм.

– Чему же я буду радоваться? Чего ждать?

– Что дождь кончится.

– Ты радуешься, что дождь кончится?

– Да.

– Вид у тебя не очень-то весёлый.

– Нелегко сиять от радости, когда так мокро.

– Это точно, – кивнул Ковригсен.

– О да, – поддакнула Октава.

В чемодане тоже было не совсем сухо. И пахло чем-то странным, застарелым, а на дне была вмятина, и в ней стояла грязная лужица.

Утёнок понимал: при такой жизни всё вкусное надо растягивать на подольше, и потому долго колебался, идти ли за изюмкой в дальний угол. Понравится ему изюм или не понравится – всё равно жизнь станет скучной. Или в углу будут валяться четыре невкусные изюмины, или весь прекрасный изюм кончится.

И Утёнок решил сперва поговорить с Простодурсеном. Точнее, так. Для начала коротко поговорить с Простодурсеном. Потом коротко всё обдумать. Потом съесть изюм.

– Простодурсен!

– Да?

– Почему мы не знаем, что нам понравится, а что нет?

– Так устроено.

– А ты любишь изюм?

– Да.

– Как ты узнал?

– Я много раз ел изюм.

– Но не эти пять изюмок?

– Они твои.

– Только мои?

– Да.

– А мураву любишь?

– Нет.

– Ты мураву ел?

– Нет.

– А как ты узнал, что её не любишь?

– Я так думаю.

– Почему ты ни разу её не попробовал?

– Ты не хочешь немного поиграть сам?

– А вы чем заняты?

– Смотрим на золотую рыбку.

Простодурсен был не в духе, и беседа с ним радости не доставляла. Утёнку даже показалось, что простодурсеновская кислая угрюмость доползла до чемодана и вползла в него. Когда Простодурсен отказывается отвечать на занятные вопросы Утёнка, жизнь оглупляется.

– У тебя наконец поднялась температура? – спросил Сдобсена Ковригсен.

Сдобсен не ответил, и Простодурсен снова положил мокрую ладонь ему на лоб.

– Нет пока, – сказал он.

– Йо-хо-хо! – закричал Утёнок.

– Что такое? – спросил Простодурсен.

– Я не тебе кричал, – заявил Утёнок. – Это я сам себе кричал. И незачем приставать ко мне каждый раз, когда мне придумывается что-нибудь.

Утёнок и правда перекрикивался сам с собой. Это от восторга: ему только что явилась великая и прекрасная мысль.

Он открыл коробочку из-под пудинга. В ней лежали скорлупка и сосновое семечко. Две необычные вещи, сыгравшие важную роль в жизни Утёнка. Стоило взглянуть на них, как он сразу вспоминал, откуда они взялись. А сейчас Утёнок положил в коробочку изюмку. Одну из пяти изюмок, которым он так долго и сильно радовался в свой самый первый летний поход. И теперь в его коллекции было три необычных вещи. Йо-хо-хо!

Утёнка распирало от гордости и богатства. Он прошёлся по чемодану, проверяя, не стала ли коробочка неподъёмной. Не стала. Она была как раз подходящей тяжести для бесконечно дождливого дня.

Вот это жизнь! О, этот дивный мир, полный необыч. ных мыслей и вещей!

«Я собирался что-то сделать, – вспомнил Утёнок, – но что? Ах да, я хотел попробовать изюмку». Он уже раскрыл клюв, когда внезапно подумал: не стоит ли ему поделиться изюмом со всеми? Ещё и не такие мысли посещают тех, кто в чемодане сияет от счастья.

Да, решил Утёнок, непременно надо их угостить, они сегодня ничего, кроме размокших коврижек и раздавленного кренделя, не ели. Но если он сам съест одну, останутся только три изюмки. Золотая рыбка точно такую большую штуковину не заглотит. Но Простодурсен плюс Ковригсен плюс Октава плюс Сдобсен – это четыре. Четверо их!

Он бы и уступил кому-то свою изюмку, но он должен её распробовать. А та, что лежит в коробочке, не для еды – она теперь для воспоминаний.

Ещё можно предложить угоститься всем четверым и надеяться, что кто-нибудь откажется.

Сдобсен точно не откажется, но кто-то из остальных может…

Если б сейчас светило солнце, он бы рискнул. Но кто откажется от изюма в такую погоду?

– Утёнок, ты спишь? – окликнул его Простодурсен.

– Я? Нет.

– Как там у Сдобсена? – спросила Октава.

Простодурсен снова коснулся его лба мокрой ладонью.

– Нету, – сказал он.

Хоть Сдобсен и промок, как все, да ещё и простыл, хандра к нему не прицепилась. Он лежал на спине и улыбался зелёной крыше, по которой барабанил дождь. Мыслями он был в загранице. Ему рисовались расписные тарелки со сладкими сочными фруктами. Ясный день, солнце. Он идёт по пыльной и жаркой мощёной улочке, и все вокруг выкрикивают его имя: «Сдобсен!», «Наша отрада!», «Наша гордость!», «Напиши своё имя мне на руке, пожалуйста!»

Мечты подслащивал Простодурсен, который то и дело прикасался к его лбу – надеялся нащупать температуру. А Сдобсен всё не разбаливался – и не собирался даже. Он хотел так лежать и мечтать о загранице, пока не кончится дождь.

Было слышно, как Утёнок возится в чемодане. Сдобсен подумал, что при желании можно потом с Утёнком поговорить. С ним легко вести беседу в любую погоду. Голова у него варит лучше всех в этой стране, мысли пока не запутались в извилинах.

Сам Утёнок тем временем надкусил изюмку. Она была старая и сухая. На вкус никакая. Утёнок держал её в клюве и размачивал слюной. Надкусывал, ворочал в клюве, перекатывал. Это тянулось долго-долго, но вдруг он почувствовал изюмный вкус.

Хороший?

Можно сказать, чуточку хороший. Или чуточку лучше, чем просто чуточку хороший?

Вкус был сладкий. Самую-самую малость кислый. Криво-сладкий? Пожалуй. Короче, накосяченный сладкий вкус. Непричёсанный и скособоченный.

Утёнок решил, что никогда вкуса изюма не забудет. Если кто спросит, нравится ли ему изюм, он ответит: да, пожалуй. Но на вопрос, любит ли он изюм больше всего на свете, он, пожалуй, ответит: нет.

Изюмка ещё разбухла. Утёнок размял её. Теперь она стала вкуснее и слаще. Это была сладость не кривая-косая, а прямая и ровная, она смазала всё горло нечаянной радостью. Ух! Но в следующий миг сладость пропала, и осталась пустая изюмина без вкуса. Ну или почти без вкуса, с каким-то сладко-кислым привкусом не толще соломинки.

«Доем все три», – решил Утёнок. И тут услышал, как снаружи чемодана кто-то стонет, а по палатке лупит дождь.

– Эй, в палатке! – закричал он.

– Что опять такое? – сказал Простодурсен.

Уф, до чего противная эта недовольная простодурская сердитость! Она хуже дождя. Хуже всего на свете. От неё киснет всё вокруг. Это вам не изюмная сладкая кислинка. Нет. Кислый настрой Простодурсена отбивает всякую охоту делиться с ним изюмом. А это глупо.

Утёнок вышиб шепталочку. Крышка захлопнулась. Стало темно.