Евгений Енин - Девочка-мебель

С тех пор полгода ни один бродяга в Сокольники не заходил.

Но Янка об этом, конечно, не узнала. Она рассматривала через увеличительное стекло стволы деревьев на поляне неподалёку, света пока с трудом, но хватало.

– Видишь?

Она поковыряла пальцем кору.

– Что?

– Следы от верёвки. Здесь привязывали гамак. И там. И там.

Она показывала на уже обследованные деревья.

– Здесь везде гамаки висели. Не вешают в Москве в парках гамаки.

– Ну как же не вешают, если следы? – завёлся Фёдор. – Вон ещё один висит. Не вешают, как же, – бухтел он, пиная сухие листья по пути к белевшему между деревьями гамаку.

– Вот, видишь, мальчик в гамак завернулся и спит. Всё нормально.

Фёдор потыкал пальцем в мальчика. Тот не шевельнулся. Он действительно завернулся в гамак, как люди заворачиваются в одеяло, когда им холодно.

– Это не улика, – решил Фёдор. – Всё обычное.

– Фёдор? – задумчиво позвала его Янка.

– А?

– А ты пробовал вот так в гамак завернуться?

– Нет. А что?

– А то, что в гамак завернуться нельзя. Он же между деревьями натянут. И распорки деревянные.

– Ну, тебе только спорить! – возмутился Фёдор. – Видит она, что мальчик завернулся и говорит, что нельзя. Ну, ты вообще!

– Нельзя завернуться, – тихо повторила Янка. – Это только если гамак сам вокруг тебя…

– Тихо! – перебил её Фёдор. – Ещё идёт кто-то.

Из кустов они смотрели, как к гамаку подходил – нет, это явно не бродяга – мужчина в длинном тёмном плаще, шляпе, закрывавшей лицо, невысокий и какой-то круглый. Не просто пузатый, какими бывают невысокие мужчины, а весь круглый, со всех сторон. Он постоял у гамака, наклонившись, как будто прислушиваясь. Потом, не пытаясь размотать гамак, подхватил мальчика снизу, приподнял, забросил себе на плечо. Придерживая его руками, отвязал верёвки от деревьев. Непонятно как отвязал, руки-то у него заняты, Янка и Фёдор не рассмотрели.

– Ну вот, – прошептал Фёдор, – это его папа пришёл, домой отнесёт, чтобы не будить.

– Нет, – возразила Янка, – папы детей из гамаков достают, а не вместе с гамаками домой уносят. Это как в школу отнести вместе с кроватью, чтобы не будить.

– Ну, не знаю я, как тут у вас…

Фёдор сердился на то, что все его предположения Янка отвергает.

– Главное, что у нас тут не так. А Эмма просила найти необычное.

– Вон, твоё необычное уходит.

Янка замялась секунду, потом приняла решение:

– Давай за ним!

Мужчина так и нёс мальчика, на плече, завёрнутым в гамак. Он шёл по уже тёмным улицам, стараясь обходить освещённые фонарями места. Янке приходилось следить за феями-контрабандистами, она отстала от мужчины в плаще метров на сто, чтобы он её не заметил, и делала вид, что гуляет. Фёдор вцепился в её куртку и вертел головой, как вертят чупа-чупс во рту.

– Знаешь… Знаешь… Как-то мне не по себе, – признался он, набравшись смелости. – Как это всё, ну, понимаешь, подозрительно.

– Конечно, подозрительно, – прошептала Янка, у которой самой в животе щекотало от волнения, – если бы они ярким днём взявшись за руки гуляли и мороженое ели, мы бы за ним не следили.

– А вдруг он украл этого мальчика?

Голос Фёдора дрогнул. Янка остановилась и посмотрела на него, как на говорящий столб.

– Динозавру могли хвост отъесть, пока он соображал, что происходит. А тебя съедят, переварят, тобой покакают, а ты ещё не догадаешься.

– А? – совсем растерялся Фёдор.

– Конечно, украл. А ты думал, он его поиграть взял, а потом отдаст?

– А?

– Тихо. Пошли. Он за угол заворачивает.

Через час они пришли к двухэтажному зданию, стоявшему на пустыре. Кирпичный дом, окружён металлическим забором. Окна не светятся. Мужчина, пригнувшись, нырнул в дыру в заборе, там не хватало одного прута. Судя по звуку, мальчик на его плече стукнулся о металл, но так и не проснулся.

Янка и Фёдор проскользнули следом.

Деревянные ступени на крыльце провалены. Вблизи видно, что окна забиты досками. Мужчина обошёл дом кругом. Сзади обнаружилась маленькая дверка, видимо, чёрный ход. Ничуть не пытаясь избежать скрипа заржавленных петель, он распахнул её и шагнул в темноту.

Янка с Фёдором войти за ним не решились: услышит. Пройдясь вдоль стены, они нашли подвальное окошко. Уже наступила ночь, фонарей здесь не было, может быть, никогда, Луну закрывали тучи, и обычные дети не нашли бы ничего, кроме своих переломанных ног. Но Эмма знала, к кому обращаться за помощью. Фёдор – фей, Янка – фея, они прилично видели в темноте.

Подвальное окно было прибито к раме двумя гвоздями, но дерево прогнило, гвозди проржавели, и Фёдор отодрал его с одного рывка.

Янка ждала, что в подвале будет хлама по колено, но здание, заброшенное снаружи, внутри содержалось в относительном порядке.

Из подвала они быстро выбрались на первый этаж. Длинный коридор, с дощатым полом, покрашенным коричневой краской когда Янки ещё не было на свете. Сейчас краска протёрлась до светлого дерева. Впрочем, пол был чистый. Зелёная краска на стенах, где облупилась, тщательно зачищена, и стены получились пятнистые, зелено-белые. В конце коридора что-то свалено, вернее, уложено кучей до самого потолка. Парты! Старинные парты, состоявшие из скамейки со спинкой и столешницы, соединённых воедино.

Значит, это заброшенная школа.

Хотя нет, какая же она заброшенная? Одного ребёнка сюда принесли на их глазах. Это школа, в которой детей не учат, а… А что здесь с детьми делают? Янка осторожно приоткрыла дверь, ту, что поближе. По всему бывшему, освобождённому от парт классу, от стены до стены развешаны гамаки. В гамаках лежат дети. Если бы Янка с Фёдором не видели того мальчика в Сокольниках, они бы и не поняли, что это такое.

– Куколки, – сказал Фёдор.

– Какие ещё куколки, о чём ты думаешь? – шикнула на него Янка. – Ещё машинки вспомни.

– При чём здесь машинки? – возмутился Фёдор. – Куколки, в которые гусеницы заворачиваются. Перед тем, как в бабочек превратиться.

Янка живо представила себе стайку детей с крыльями как у бабочек, летящих с портфелями в руках.

– Мама! Это что же, кто-то здесь из детей бабочек делает?

– А можно? – недоверчиво спросил Фёдор.

– Конечно нельзя, кто же это разрешит?

– Да нет, вообще, в принципе можно из детей делать бабочек?

– Не знаю, – пожала плечами Янка. – Вряд ли. Если бы из детей можно было делать бабочек или ещё кого-то, родители знаешь, чего бы натворили?

– Чего?

– Того. Все эти зайчики, котятки, рыбки, как они детей называют, так бы и стали зайчиками, котятками и рыбками. А ещё свиньями, – мрачно продолжила Янка. – Они бы постарались.

– Ой! – Фёдор поёжился. – А может, это дети сами превращаются? Может, это болезнь такая? Потому они и пропадают…