Роберт Бёрнс - Дерево свободы. Стихи зарубежных поэтов в переводе С. Маршака

Собственно, Маршак был первым советским поэтом, для которого перевод стал главным делом жизни: не увлечением и развлечением, не средством дополнительного заработка и, уж во всяком случае, не отдыхом от тех или иных бурь времени и превратностей судьбы. «Переводил я не по заказу, а по любви», — признавался он в своей автобиографии… [6] С. Маршак. Собр. соч. Т. 3, М., «Художественная литература», 1969, с. 749.

Сошлюсь на слова Корнея Ивановича Чуковского из его книги «Высокое искусство»:

«Вообще как-то странно называть Маршака переводчиком. Он скорее конкистадор, покоритель чужеземных поэтов, властью своего дарования обращающий их в русское подданство. Он так и говорит о своих переводах Шекспира:

Превыше всего в Шекспире, как и в Блейке и в Бернсе, он ценит то, что они все трое — воители, что они пришли в этот мир угнетения и зла для того, чтобы сопротивляться ему:

«Потому-то и удалось Маршаку перевести творения этих „потрясателей копьями“, — пишет далее К. И. Чуковский, — что он всей душой сочувствовал их негодованиям и ненавистям и, полюбив их с юношеских лет, не мог не захотеть, чтобы их полюбили мы все — в наши советские дни, в нашем краю планеты…» [7] К. Чуковский. Высокое искусство. М., «Искусство», 1964, с. 204–205.

В читательском сознании имя Маршака неразрывно связано как с его собственными, ставшими хрестоматийными стихами, на которых выросло уже несколько поколений читателей, так и с его переводами. Действительно, трудно провести грань, отделяющую Маршака-поэта от Маршака-переводчика: настолько маршаковские переводы отмечены неповторимостью его творческой личности, индивидуальностью его почерка, одному ему присущей интонационной манеры. Как не узнать руку Маршака в знаменитом переводе из Бернса?

Однако кто не почувствует незримое присутствие переведенных Маршаком его поэтических побратимов в стихах самого Маршака?

Когда на обложках многих переводческих книг Маршака имя переводчика стояло надименем автора, то это не было просто привилегией прославленного мастера, а отражением самого существа его работы.

Однако пора хотя бы в нескольких словах пояснить, что мы понимаем под «неповторимостью творческой личности» и «индивидуальностью почерка» Маршака, иначе говоря, попробовать вкратце охарактеризовать его поэтические пристрастия и особенности, а также задачи, которые он перед собой ставил.

Публикуя свои первые переводы из Блейка в журнале «Северные записки» (1915 и 1916 гг.), Маршак предпослал им небольшое введение, из которого достаточно отчетливо видно, что в английском поэте, с которым он не расставался до конца своих дней, его привлекало прежде всего «живое… чувство природы, простота и ясность форм, глубина мистицизма и смелость воображения…» [8] С. Маршак. Собр. соч. Т. 3, с. 789. .

Много позже (в 1958 г.), говоря о другом поэте — о Гейне, — Маршак подчеркнул его «близость к народной песне» и то, что Гейне «в своих сложных лирических стихах чудесно сохраняет характер безыскусной, непосредственной, даже наивной детской песенки…» [9] Там же. Т. 4, с. 628. .

Именно эти свойства, подмеченные им в Блейке и в Гейне, в полной мере присущи и Маршаку — поэту и переводчику.

Ошибется тот, кто вознамерится отделить в переводах Маршака «простоту и ясность форм» от «глубины мистицизма», «близость к народной песне» от «смелости воображения», сложность от безыскусности: достаточно вспомнить такие разные, непохожие друг на друга, но принадлежащие одномувладельцу переводы, как сонеты Шекспира, «Тигр» и «Хрустальный чертог» Блейка, «Старую дружбу» и «Финдлея» Бернса, «Расставание» Байрона и «У моря» Теннисона, «К Миньоне» Гёте и «Дом, который построил Джек» из английской народной поэзии для детей, руны «Калевалы» и эпиграммы и шуточные эпитафии английских и шотландских поэтов.

Один этот перечень уже говорит о многом.

Но Маршак не был бы Маршаком, если бы, открывая русскому читателю поэтов разных времен и народов, ограничился бы чисто просветительскими или формальными задачами, а не преследовал ту главную цель, о которой он писал в связи с переводами сонетов Шекспира:

«Не в передаче стилистических архаизмов я видел свою задачу, а в сохранении того живого, что уцелело в сонетах до наших дней, что, конечно, переживет нас, наших детей и внуков…» [10] С. Маршак. Собр. соч. Т. 3, с. 753.

Но все это невозможно было бы осуществить, если бы Маршак в своих переводах лишь «консервировал» традиции классиков, не пользуясь всеми достижениями и открытиями новейшей русской поэзии, вплоть до Хлебникова и Маяковского.

Маршаку принадлежит еще одна заслуга. Как никто другой до него, он средствами русского стиха умел создавать как бы «портреты» тех языков, с которых он переводил. На эту особенность впервые обратил внимание А. Т. Твардовский, писавший, что в своих переводах Маршак «сделал Бернса русским, оставив его шотландцем. Нигде не найдешь ни одной строки, ни одного оборота, которые бы звучали, „как перевод“, как некая специальная конструкция речи, — все по-русски, и, однако, эта поэзия своего особого строя и национального колорита, и ее отличишь от любой иной…» [11] А. Твардовский. О переводах С. Я. Маршака. (См.: С. Маршак , Собр. соч. Т. 3, М., Гослитиздат, 1959, с. 789.) .

И верно: читая его англичан, мы никогда не спутаем их ни с немцами, ни с французами, ни с итальянцами.

Не многие путевые очерки дадут нам возможность так почувствовать Англию, как эти написанные по-русскистихи.