Роберт Бёрнс - Дерево свободы. Стихи зарубежных поэтов в переводе С. Маршака

Они по знаку моему
Являются в нужде.
Зовут их: Как и Почему,
Кто, Что, Когда и Где.

Я по морям и по лесам
Гоняю верных слуг.
Потом работаю я сам,
А им даю досуг.

Даю им отдых от забот —
Пускай не устают.
Они прожорливый народ —
Пускай едят и пьют.

Но у меня есть милый друг,
Особа юных лет.
Ей служат сотни тысяч слуг,
И всем покоя нет!

Она гоняет, как собак,
В ненастье, дождь и тьму
Пять тысяч Где, семь тысяч Как,
Сто тысяч Почему!

Горб
Верблюжий,
Такой неуклюжий,
Видал я в зверинце не раз.
Но горб
Еще хуже,
Еще неуклюжей
Растет у меня и у вас.

У всех,
Кто слоняется праздный,
Немытый, нечесаный, грязный,
Появится
Горб,
Невиданный горб,
Косматый, кривой, безобразный.

Мы спим до полудня
И в праздник и в будни,
Проснемся и смотрим уныло,
Мяукаем, лаем,
Вставать не желаем
И злимся на губку и мыло.

Скажите, куда
Бежать от стыда,
Где спрячете горб свой позорный,
Невиданный
Горб,
Неслыханный
Горб,
Косматый, мохнатый и черный?

Совет мой такой:
Забыть про покой
И бодро заняться работой.
Не киснуть, не спать,
А землю копать,
Копать до десятого пота.

И ветер, и зной,
И дождь проливной,
И голод, и труд благотворный
Разгладят ваш горб,
Невиданный горб,
Косматый, мохнатый и черный!

Жизнью живу я двойной:
В небе я песни пою,
Здесь, на земле, я — портной.
Домик из листьев я шью.
Здесь, на земле,
В небесах над землею
Шью я, и вью, и пою!

Радуйся, нежная мать, —
В битве убийца убит.
Пой свою песню опять —
Недруг в могилу зарыт.
Злой кровопийца,
Таившийся в розах,
Пойман, убит и зарыт!

Кто он, избавивший нас?
Имя его мне открой.
Рикки — сверкающий глаз,
Тикки — бесстрашный герой,
Рик-Тикки-Тикки,
Герой наш великий,
Наш огнеглазый герой!

Хвост пред героем развей,
Трель вознеси к небесам.
Пой ему, пой, соловей!
Нет, я спою ему сам.

Славу пою я великому Рикки,
Когтям его смелым,
Клыкам его белым
И огненно-красным глазам!

В ногу, в ногу, в ногу, в ногу — мы идем по Африке.
Сотни ног, обутых в бутсы, топают по Африке.
Бутсы, бутсы, бутсы, бутсы топчут пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Восемь, семь, пятнадцать миль, — тридцать нынче пройдено.
Десять, три, четырнадцать, — двадцать семь вчера прошли.
Бутсы, бутсы, бутсы, бутсы топчут пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Думай, думай, думай, думай, — думай хоть о чем-нибудь,
Или станешь идиотом от такого топота.
Бутсы, бутсы, бутсы, бутсы топчут пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Считай, считай, считай, считай, патроны пересчитывай,
А если зазеваешься, — тебя раздавят тысячи,
Бутсы, бутсы, бутсы, бутсы втопчут в пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Голод, боль, бессонницу — всё ты можешь вынести.
Но нельзя, нельзя, нельзя слышать, как без устали
Бутсы, бутсы, бутсы, бутсы топчут пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Днем еще туда-сюда — все же ты в компании.
Но когда кругом ни зги, только слышишь сапоги —
Только бутсы, бутсы, бутсы топчут пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Сорок дней я был в аду, и, скажу по совести,
Там не жарят, не пекут, — там все то же, что и тут:
Бутсы, бутсы, бутсы, бутсы топчут пыль дорожную.
От войны никуда не уйдешь.

Ни шпорой, ни плетью коня не тронь,
Не надо вступать с ним в спор.
Но может в пути минута прийти —
И почувствует взнузданный конь
Хлыста остроту, и железо во рту,
И стальные колесики шпор.

Когда я на скрипке играю,
Вся улица пляшет со мной.
Двоюродный брат мой — священник.
Священник и брат мой родной.

Но я не завидую братьям:
Им старый молитвенник мил,
А я себе песенник славный
На ярмарке сельской купил.

Когда постучимся мы трое
В день Судный у райских ворот,
Привратник нам всем улыбнется,
Но первым меня позовет.

Кто праведен сердцем, тот весел,
Коль скорбный не выдался час.
А веселые любят скрипку,
А веселые любят пляс.

Я ждал в саду под ивой, а дальше мы вместе пошли.
Ее белоснежные ножки едва касались земли.
— Любите, — она говорила, — легко, как растет листва.
Но я был глуп и молод и не знал, что она права.

А в поле, где у запруды стояли мы над рекой,
Плеча моего коснулась она белоснежной рукой.
— Живите легко, мой милый, как растет меж камней трава.
Но я был молод, и горько мне вспомнить ее слова.

Опять меня тянет в море,
где небо кругом и вода.
Мне нужен только высокий корабль,
и в небе одна звезда,
И песня ветр о в,
и штурвала толчки,
и белого паруса дрожь,
И серый, туманный рассвет над водой,
которого жадно ждешь.

Опять меня тянет в море,
и каждый пенный прибой
Морских валов,
как древний зов,
влечет меня за собой.
Мне нужен только ветреный день,
в седых облаках небосклон,
Летящие брызги,
и пены клочки,
и чайки тревожный стон.

Опять меня тянет в море,
в бродячий цыганский быт,
Который знает и чайка морей,
и вечно кочующий кит.
Мне острая, крепкая шутка нужна
товарищей по кораблю
И мерные взмахи койки моей,
где я после вахты сплю.

Мак а вити — волшебный кот. У нас его зовут
Незримой Лапой, потому что он великий плут.
В тупик он ставит Скотланд-ярд [20] Скотланд-ярд — штаб английской полиции. , любой патруль, пикет…
Где был он миг тому назад — его и духу нет!

Макавити, Макавити, таинственный Макавити!
Законы наши соблюдать его вы не заставите.
Презрел он тяготения всемирного закон.
На месте преступления ни разу не был он.
Его преследуй по пятам, беги наперерез,
Ищи по крышам, чердакам — Макавити исчез!

Он ярко-рыж, высок и худ, угрюмый кот-бандит,
Глаза ввалились у него, но в оба он глядит.
Морщины мыслей и забот на лбу его легли,
Усы не чесаны давно, и воротник в пыли.
Он так и вьется на ходу змеей — среди кустов.
Вам кажется, что он уснул, а он к прыжку готов!