Виктор Астафьев - 13 черных кошек и другие истории

— Вам повестка!

— Повестка?! Какая?

Семен Федотыч отпихнул сапогом Разбоя, тяжело спустился с крылечка и не спеша направился к калитке. Митька развернул книгу, уверенно отчеканил:

— Получите повестку, распишитесь в разносной книге. Приходите в указанное время. За неявку… сами понимаете… — Митька сунул в руку Душина карандаш: — Вот в этой строке расписывайтесь.

— Сперва надо узнать, за что расписываться. Роспись — дело непростое. — Душин взял повестку и, отнеся от глаз на вытянутую руку, принялся разглядывать. — Мелко написано, не вижу. Нюрка! Принеси очки!

— Давайте, дяденька, я вам прочту.

— Прочти, милок, прочти, — ласковым голосом заговорил хозяин и тут же закричал: — Нюрка! Не надо очков! Копаешься там!

— Душину Семену Федотычу. Улица Береговая, дом номер тридцать три, — скороговоркой читал Митька. — Повестка! Предлагаю явиться в сплавную контору шестнадцатого июля к одиннадцати часам утра по делу о беззаконном присваивании государственных дров. Явка аккуратна и обязательна. Начальник сплавной конторы.

— Шестнадцатого — это завтра? — глухим голосом спросил Душин.

— Завтра, — сказал Митька, опустив глаза, боясь выдать свою радость. Он видел: Душин здорово перепугался.

— Это все соседи наболтали. Уж такой народ пошел, будь он неладен!

— Не знаю, — тихо ответил Митька и добавил решительно: — Вы распишитесь, товарищ Душин, а то с меня спросят.

Душин, кряхтя, нацарапал свою фамилию крупными буквами не в той строке, где указал ему Митька.

Уже вечером Митька думал: «Ну, придет Душин в сплавную контору, а там скажут, что его не вызывали. Так и отделается он одним испугом и будет, как раньше, дрова воровать. Нет. Так оставить это нельзя».

Утром, еще не зная, что делать дальше, он пошел в сплавную контору и вертелся около крылечка. Увидев приближающегося Душина, юркнул в коридор. Семен Федотыч долго топтался перед дверями начальника конторы. Наконец решился, снял кепку, пригладил волосы и с робостью открыл двери. Митька, поколебавшись с минуту, решительно взялся за никелированную скобу дверей.

— Ты куда, мальчик? — вскинулась сидевшая за пишущей машинкой секретарша.

— Я по важному делу, — ответил Митька и вошел в кабинет.

За массивным столом сидел грузный человек. Настольный вентилятор обдувал его распаренное лицо. Вздернув роговые очки на лоб, он разговаривал с Душиным. Митька услышал его последние слова:

— Никакой повестки мы не посылали. Это какое-то недоразумение.

— Повестку я написал, — глядя прямо в глаза начальнику, сказал Митька.

— Ты! Зачем?

— Он дрова ворует. Куренные, которые по реке плывут. Наши дрова, государственные.

— Ой, врешь ты, парень! — с кривой усмешкой проскрипел Душин.

— Я вру?! — крикнул Митька. — Вот сейчас пойдем да в твой сарай заглянем. Тогда увидим, кто врет. Они еще сырые, позавчера с воды взяты.

Душин мял в руках фуражку, стоял понурившись.

Начальник нажал кнопку звонка. В кабинет заглянула секретарша.

— Позовите десятника Петрухина.

Через минуту вошел Петрухин.

— Вот, — недобро сказал начальник, глядя на Душина, — пойдешь с этим гражданином и обмеряешь, сколько у него дров наших в сарае лежит. Составишь акт. Иск предъявлять будем. Пусть узнает, что покупать дрова дешевле, чем воровать.

Душин жалобным голосом начал оправдываться, но начальник махнул рукой:

— Идите. А ты, хлопчик, останься. Садись, потолкуем.

Митьца сел в большое мягкое кресло, поставленное вплотную к столу.

— Ну, как тебя зовут, пионер?

— Дмитрием. Дмитрий Кузнецов. А как вы узнали, что я пионер? На мне ведь галстука нет.

— И без галстука видно, что пионер. По делам видно. Только вот с повесткой ты, пожалуй, перемудрил. Этот Душин мог одним. испугом отделаться. Надо прямо говорить, не бояться. Заметил непорядок — пришел и сказал. Прямо! Не надо мудрить, друг Митя. Понял?

С чего начать рассказ о нитях, крепко связывающих нашу страну, наших советских людей со всеми уголками земного шара?

Передо мной на рабочем столе большая стопка писем. Из многих стран. Так вот с чего начать рассказ?

Может быть, мне начать рассказ с этого пожелтевшего листка, ставшего похожим на пергамент?

Письмо датировано 1905 годом и адресовано не мне, а моему деду — участнику русско-японской войны. Дед отдал мне это письмо вместе со своими старинными книгами. И по тому, как торжественно он передал мне этот листок, я поняла, что дед хранил письмо всю жизнь и оно ему очень дорого.

Вот несколько строк: «Когда зацветет дикая яблоня — пробьет и твой час. Я приду за тобой. Тако».

Помню, я спросила деда:

— Почему он тебе писал, ведь вы же воевали?

Дед сурово посмотрел на меня и сказал:

— Тако помог мне бежать из плена.

Черноглазый японец Тако, такой же солдат, как и мой дед, понимал чудовищность и гнусность той войны и помог бежать из неволи моему деду.

Внуки Тако, японские ребятишки из Хиросимы, — это их письмо лежит у меня на столе — тоже не хотят войны. Вот что они пишут:

«Мы — из Хиросимы, города печали. Много лет прошло с тех пор, как американская атомная бомба взорвалась над нашим городом. Но и по сей день лучевая болезнь уносит людей. И с каждой новой жертвой миллионы японцев все решительнее заявляют: «Не хотим новой трагедии Хиросимы!»

Мы создали общество «Оридзуру», что значит «Бумажный журавль». Мы ходим по улицам и говорим прохожим: «Мы — из «Оридзуру». Собираем деньги на памятник детям, погибшим от атомной бомбы. И люди никогда не отказывают нам.

С давних времен в Японии существует поверье: человек, который сделает из бумаги тысячу журавликов, будет счастлив. Как жаль, что это только легенда! Те, кто и сейчас умирает от лучевой болезни, сделали уже не одну тысячу бумажных журавлей… Мы горячо любим вас, люди советской страны».

А. вот письмо из далекой Гвинеи. Гвинейская пионерка Бинту Макало пишет: «В Гвинее живут тысячи мальчиков и девочек, которые, как и советские ребята, с гордостью называют себя пионерами. Самые маленькие, кому от семи до десяти, носят алые галстуки, постарше носят желтые галстуки. А самые старшие пионеры носят зеленые галстуки. Вы спросите, что означают эти цвета? Они означают цвета национального флага Гвинейской республики. У нас есть свои законы. Их десять».

Я не буду перечислять все законы гвинейских пионеров. Назову некоторые из них, которые мне особенно понравились: «Пионер — друг и брат детей всего мира. Пионер помнит о тех, кто погиб за свободу. Пионер заботится о национальном благе. Пионер отважен. Пионер всегда в хорошем настроении».

Письмо Бинту Макало заканчивается словами: «Всегда готов! Всегда вперед и никогда назад!»