Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

– Ну, Эйверин, готова? Ты достала номер?

Эйви кивнула и покорно присела. Стоять, гордо расправив плечи, слугам не положено. Нужно сидеть, плотно сжав губы и глядя под ноги. Эйверин отлично понимала, что ее глаза могут отпугнуть кого угодно, поэтому достала из глубокого кармана куртки широкую косынку и повязала вокруг головы, надвинув на лоб.

Раздался звонок, и площадь беспокойно забурлила. Пошли первые трамваи, грохоча колесами и фыркая темным паром. Они останавливались, и тогда водитель размеренным голосом вещал из громкоговорителя:

– Номер пятнадцать – точка – один – тире – тридцать восемь, явиться по адресу: улица Сайсли, дом тринадцать. Через три дня от этого.

– Номер восемнадцать – четырнадцать – пять – точка – тридцать восемь, прийти через неделю на проспект Карабери, дом одиннадцать.

– Номер пятьсот восемь – тире…

– Эйв… – Рауфус беспокойно потеребил котелок. – А ты почему номер не достаешь, а? Он ведь у тебя есть, правда?

Эйви, не говоря ни слова, исподлобья посмотрела на парня и вновь отвернулась к трамваям. К чему ей неразборчивые хозяева, которые в первые пять минут хватают что попало? Девочка решила достать номер к трамваю четвертому, а то и пятому. Там уж точно сидят господа, которые ко всему относятся с умом и осторожностью.

Эйви подтянула острые коленки к подбородку и накинула покрытую цветными заплатками юбку на массивные сапоги. Каждому трамваю дается не меньше часа времени, поэтому сидеть ей на лысине Управителя до самого обеда. А желудок уже сводило от голода, да и спина порядком затекла. Девочка хотела было вздохнуть, но передумала. К чему жаловаться, если ничего не можешь изменить? Сиди, терпи и помалкивай.

Внизу суетилась семья пекаря, но Эйви смотрела только на яркую макушку Додо. Обернется ли? Почувствует ее взгляд? Ей хотелось попрощаться, но мальчишка уж очень увлекся трамваями, окружающими людьми, царящей вокруг суматохой. В этом заключалась вся его прелесть – он умел восхищаться жизнью, умел дивиться тому, что для других обыденно и серо.

Солнце над городом поднялось тусклое, словно светило оно через запотевшее стеклышко. И тепла от него шла такая малость, что все ужасно продрогли.

Чем больше проходило времени, тем больше волновался Рауфус. Он ерзал на каменном коне, оплевал дно фонтана, даже снял с головы испачканный чем-то липким котелок, но заговорить с Эйверин так и не решился. Его пугала девчонка, точно слившаяся со скульптурой. Три часа прошло, а она не шелохнулась. Сила, которая исходила от ее маленького тельца, приводила парня в благоговейный ужас.

– Рауфус, готовься, – наконец сказала Эйви. – Говори, что я твоя сестренка и очень люблю работать. Понял? Очень.

Парень посмотрел на полупустую площадь и на последний трамвай, показавшийся в конце улицы.

Эйверин напряглась, когда увидела, что чуть позади, плюясь черным дымом, катит золотая карета, украшенная разноцветными камнями.

– Рауфус! – взволнованно воскликнула девочка, вытягивая из кармана юбки номер и расправляя его на груди. – Рауфус, похоже, там сама госпожа Полночь! Если ты меня ей продашь, я тебя расцелую!

Хозяин свалки нахмурился и покривился. Сомнительная награда.

– Ладно, Рауфус, не расцелую, но отдам тебе все накопленные деньги!

Парень приосанился, готовясь продемонстрировать все свои таланты. Когда последний трамвай остановился перед площадью и искры от его проводов полетели в стороны, кандидаты в слуги замолчали. Их оставалось немного, но все-таки значимо больше, чем богатых господ. Одни уйдут отсюда несвободные, но с правом на выживание, а другие поплетутся домой, опечаленные и рассерженные, готовиться к трудной зиме.

Как только первая госпожа в лакированных сапожках ступила на плитку, Рауфус завопил что было мочи:

– Помоги-и-и-ите! Сестра единственная осталась, мозговитая, но некрасивая-я-я-я-я! А это, рабо-о-отать любит, ой как люби-и-и-и-ит!

Эйверин ошарашенно уставилась на свои сапоги, оглушенная ревом парня. Вот уж не думала она, что так ему насолила.

Через недолгое время все господа оказались на площади, Эйви слышала мерный стук их каблуков, чувствовала тонкий аромат душистой воды, ощущала на себе их взгляды.

Но вот поблизости рявкнул и замолк двигатель кареты, скрипнули раскладные ступеньки. Эйверин задержала дыхание, услышав твердые шаги. Она чувствовала теперь не приятный легкий аромат, а удушливый пряный запах перца и куркумы, что окутал ее с головы до ног. Но было нечто еще, едва уловимое, но вместе с тем очень тяжелое, гнетущее. Эйви захотелось склониться. Она хватала ртом воздух, пытаясь дышать спокойно, но в глазах ее отчего-то потемнело.

Рауфус замолчал, а Эйверин боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть удачу. Вот она, так невыносимо близко! Рассматривает ее пристально и внимательно! Может, повезет?

Но тут с крыши Дома Господ слетели чайки и оглушительным криком разбудили всю площадь. Господа и кандидаты в их слуги оживились, начали переговариваться, пошли торги. Проснулся и Рауфус. Он пронзительно заорал:

– Госпожа-а-а-а-а-а! Возьмите девочку-у-у-у-у! Помрет, ой помрет, госпожа-а-а-а-а!

Эйверин чуть не застонала от досады. Госпожа Полночь могла выбрать ее, но теперь на это не стоило и надеяться.

А Рауфус все больше и больше старался. Его голос теперь стал плаксивым:

– Госпож-а-а-а-а-а-а! Посмотрите на ее ручки! Посмотрите, говорю вам, какая она убога-а-а-а-ая!

– Да, пожалуй… Слишком слаба, – послышался гортанный голос.

Рауфус стыдливо умолк, а Эйверин закусила губу от злости. Флер пряных духов удалялся, решительные шаги вскоре стихли.

– Господа-а-а-а! – упавшим голосом крикнул Рауфус. – Хорошая девочка, которая любит работать. Неужели никто?.. Моя сестра не переживет эту зиму! Неужели вы не понимаете?!..

– Я! Я возьму к себе малютку!

Эйви от удивления вскинула голову и встретилась глазами с молодой госпожой в глупой шляпке с разноцветными перьями. Такие шляпки давно уж никто не носил. Но лицо госпожи светилось добротой и свежестью. Эйверин даже улыбнулась: давно она не видела таких чистых и искренних глаз. Госпожа улыбнулась в ответ, но родинка у левого уголка нижней губы делала ее улыбку кривоватой и чуть печальной.

– Я… я вообще-то шла за продуктами, но брат этой малютки так меня разжалобил, что я не могу ее не взять! Давайте, давайте. – Госпожа кинулась к водителю трамвая. – Я не вижу, какой там у нее номер, но пусть явится завтра к полудню на улицу Гимили, семнадцать!

– Номер четырнадцать – точка – сто сорок девять, – донеслось из громкоговорителя, и Эйверин расслабленно вздохнула. – Явиться завтра на улицу Гимили, дом семнадцать, к полудню!