Ян Терлау - Зима во время войны

– Простите, герр полковник, – пробормотал тот робким голосом. – Я совсем растерялся. Внезапно раздался громкий стук в дверь, а я так крепко спал…

– Какая наглость! – снова взревел Ицхак. – Как ваша фамилия, обер-фельдфебель?

Немец щелкнул каблуками и вытянулся по струнке.

– Обер-фельдфебель Майер, третий батальон!

– Вы обо мне еще услышите, герр Майер, – прорычал Ицхак Клееркопер. – А пока можете идти. Хайль Гитлер!

Обер-фельдфебель Майер снова щелкнул каблуками.

– Есть, герр полковник! Хайль Гитлер!

И вместе со своими солдатами поспешно ретировался.

Ицхак Клееркопер и менейр Вурман молча пожали друг другу руки. Еще чуть-чуть – и они оба попали бы в концлагерь. Но пока опасность миновала.

– Просто потрясающе, Ицхак! – восхитился менейр Вурман.

– Теперь вам тоже придется скрываться, – виновато проговорил Ицхак. – Мне очень жаль. Утром нам всем надо отсюда убраться, и вам с женой, и нам с Давидом. Наш обер-фельдфебель наверняка попытается осторожненько выяснить, кто такой этот грозный полковник фон Бранденбург. Куда же нам теперь идти, где спрятаться?

Менейр Вурман был человек со связями, он быстро навел справки и получил два надежных адреса, для себя и для Клееркоперов. Им с женой предстояло поехать в Оверэйссел, где их могла приютить на своей ферме семья по фамилии де Грот. А вот Клееркоперам предпринимать такое далекое путешествие было бы опасно.

– Но если вдруг вы окажетесь поблизости и вам потребуется помощь, – сказал менейр Вурман, – то обязательно приходите. Де Гроты – чудесные люди, у них золотое сердце. Они наверняка найдут для вас местечко.

Менейру Клееркоперу с Давидом предстояло скрываться в деревушке Кралинген, тут же, под Роттердамом. С их внешностью показываться на улице средь бела дня вообще было опасно, но Кралинген располагался так близко от Роттердама, что они надеялись быстро дойти, не встретив немцев.

– Ну что же, друзья, желаю вам пережить войну. Мне очень жаль, что вам приходится отправляться в путь. До встречи!

– Спасибо за всё, – от души поблагодарил Ицхак. – А что до нашего вынужденного переезда, то лучше бездомный еврей, чем щелкающий каблуками немец. Мыт мазл, удачи!

Они расстались. А после этого Ицхак с сыном попали прямиком в облаву. К счастью, немецкие солдаты не спрашивали ни у кого документов. Просто хватали всех, кого видели. Они сопровождали каждого попавшегося в их лапы мужчину до дома, где ему разрешалось собрать чемоданчик с одеждой. Ицхака с Давидом никуда не пришлось сопровождать. Их чемоданчики были при них.

Так они и дошли вместе со всеми до Вланка. По дороге им не представилось случая сбежать, потому что один из охранников не сводил с них глаз. Возможно, что-то заподозрил. Поэтому и пришлось ждать, пока не добрались до лагеря. Побег удался. Пока всё было в порядке. Но долго ли так будет?

– Надеюсь, до конца войны, – ободрила их мама Михиля. – А мы составим надежный план, как вас переправить через Эйссел.

– А что, если переодеть вас в здешних крестьянок? – предложил Михиль. – Белый чепчик, широкая юбка, черный лиф – и отлично!

– Но через Эйссел нам всё равно не перебраться. На всех мостах проверяют документы.

– Что правда, то правда. Но переодетыми вы хотя бы сможете двигаться по дорогам, – заметил Михиль, – а для переправы через Эйссел надо придумать что-то другое. Подождите, вот, вспомнил! Ведь есть еще коппельский паром!

– Как-как?

– Я слышал недавно потрясающий рассказ о коппельском пароме. Если это правда, то мы сможем переправить наших гостей на ту сторону! В семь утра я всё выясню.

Менейр Клееркопер взволнованно взглянул поверх очков в железной оправе.

– Мефрау, – сказал он, – у вас чрезвычайно отважный сын. Вы-то знаете, насколько это рискованно. Но понимает ли это он?

Мефрау ван Бёзеком положила руку Михилю на плечо.

– Раньше, менейр Клееркопер, я не хотела, чтобы мои дети участвовали в борьбе против оккупантов. Мне казалось, что опасность слишком велика, а пользы мало. Признаться, я давно заподозрила, что Михиль не очень-то меня слушается. Я уже целый год не знаю, чем он на самом деле занят. Но я ничего не могла с ним поделать и в итоге смирилась. Ведь во время войны пятнадцати-, шестнадцатилетний юноша – это уже взрослый мужчина, вы согласны, менейр Клееркопер? А около недели назад я стала смотреть на вещи по-другому. Я сказала вам, что мой муж умер. На самом деле его расстреляли немцы, без суда и следствия, как заложника.

Когда мама произносила эти слова, ее голос не дрогнул, из глаз не выкатилась ни одна слезинка. И лишь проступивший на щеках румянец, вызванный негодованием, выдавал ее истинные чувства. Она продолжила свой рассказ:

– Мы с Михилем никогда не говорили об этом вслух, но я твердо знаю, что мы оба, равно как и моя дочь Эрика, в тот день решили, что будем делать всё от нас зависящее, чтобы оккупанты больше не убивали невинных людей. Поэтому, сын, я разрешаю тебе… нет, в такое время, как теперь, мать не может что-то разрешать или запрещать сыну. Я поддерживаю тебя в твоем стремлении не отдать этих людей в лапы стервятников, которые хотят превратить Европу в одно большое кладбище.

– Аминь, – почтительно заключил менейр Клееркопер.

Неподалеку от коппельской переправы стоял большой белый дом. Он принадлежал баронессе Веддик Вансфельд, худой статной даме шестидесяти трех лет. Кроме нее здесь жили еще ее дочь с мужем, брат покойного супруга, несколько незамужних племянниц и двое слуг. Хотя среди домочадцев были мужчины, сомневаться не приходилось: в доме всем заправляет вдовствующая баронесса Луиза Адельгейд Матильда Веддик Вансфельд, и только она. Три данных ей при крещении имени ее домашние порой не произносили полностью, а называли – разумеется, когда она не слышала, – только первые буквы, «ЛАМ», что по-голландски означает «ягненок». Более неподходящее прозвище придумать было бы трудно: уж кто-кто, а баронесса отнюдь не походила на нежную и беззащитную овечку.

Согласие на то, чтобы у нее в доме поселились немецкие военные, баронесса дала с крайней неохотой. Поскольку переправу днем и ночью должны были охранять пятеро сменявшихся раз в неделю солдат, комендант гарнизона отдал приказ разместить их в белой усадьбе на берегу. Баронесса сопротивлялась как только могла. Этому решению оккупационных властей противились все метр восемьдесят сантиметров ее аристократической стати. Луиза Адельгейд Матильда Веддик Вансфельд добилась, чтобы комендант гарнизона приехал к ней собственной персоной, – но в итоге сдалась.

– Хорошо, – отчеканила она коменданту на безукоризненном немецком, – пусть ваши солдаты поселятся у нас, но я требую, чтобы они соблюдали все правила моего дома.