Джинн Бёрдселл - Пендервики на Чаячьем Мысу

– Ну что? – спросил он.

– Хорошо. – Она развернулась в тот угол, где стоял Алек, и сказала: – Пожалуйста, сыграйте вместе с нами на своём саксофоне.

Все в гостиной знали, что это значит, и все молча смотрели, как Алек идёт к своему саксофону, а потом оборачивается и ждёт, чтобы мальчик у рояля подал ему знак. И тогда Джеффри снова принялся отбивать ритм, зрительный зал выдохнул, и музыка опять зазвучала. Только теперь это была не просто прекрасная музыка: она была пронзительная, волшебная. Вслушиваясь, Скай понимала, что Бетти и Джеффри играют даже лучше, чем раньше; страстный хрипловатый голос саксофона то сливался с мелодией Бетти и аккордами Джеффри, то вдруг взмывал над ними и уносился ввысь – так высоко, что захватывало дух.

Джеффри снова перестал играть. Его руки безвольно упали, он пытался что-то шепнуть Бетти, но не смог, а качнулся вперёд и ударился лбом о клавиши – рояль тревожно загудел, а Джеффри зарыдал, горько и мучительно. Скай и Джейн одновременно вскочили на ноги: Джейн успела подхватить испуганную Бетти, которая чуть не свалилась со скамьи, а Скай в прыжке поймала саксофон, потому что Алек отбросил его далеко, устремляясь к сыну. Он подскочил к Джеффри в два прыжка и, притянув к себе, обнял его крепко – крепко-крепко, – так, чтобы уже никогда не отпускать. Так они стояли долго, но наконец рыдания Джеффри начали затихать, и он заговорил.

– Я тебя не простил. Нет! Я не простил тебя. И не думай, что всё вдруг стало хорошо и всё исправилось. – Так Джеффри говорил отцу, но даже не пытался вырваться из объятий.

– Я не думаю, – отвечал Алек, обнимая сына ещё крепче.

– И, может быть, никогда не прощу… Может быть, ты мне теперь даже ни капельки не нравишься!

– А уж как я себе-то не нравлюсь, – сказал Алек. – Видишь, кое-что общее у нас с тобой есть, не одна музыка.

– И не надо всё сводить к шуточкам! От этого только хуже! – И в доказательство своих слов Джеффри снова расплакался.

Вот так, посреди песни, и закончился самый первый концерт Бетти – слезами, счастьем и смехом. Потом, правда, ей всё восполнили, возместили и загладили – но это было уже после того, как все выплакались, съели целый пирог с черникой и выпили всё молоко, какое нашлось в холодильнике, – от слёз, как известно, разгорается аппетит, – а тётя Клер позвонила Туррону, чтобы сообщить хорошие новости. А после Бетти, Джеффри и Алек снова сыграли «Лето» – от начала до конца. Только на этот раз не было никакой грусти, а было праздничное ожидание тех летних дней, которые ещё впереди, – светлых и радостных, наполненных будущим весельем и будущей музыкой.

А потом Джеффри объявил второй концертный номер Бетти, соло на гармошке, и Бетти сказала, что посвящает его своей верной подруге Мерседес, – отчего Мерседес порозовела и опять захлюпала носом. И Бетти сыграла «отбой» – свой последний «отбой» на Чаячьем Мысу. Она ни разу не сбилась и играла так хорошо, что Скай даже не вспомнила про свои ватные шарики.

Позже, когда Джейн и тётя Клер уже увели девочек, которым давно пора было спать, Скай бродила по пляжу – ждала. Джеффри с Алеком разговаривали уже второй час, но Скай готова была ждать сколько угодно. В конце концов, она могла наблюдать за звёздами, думать о чёрных дырах и наслаждаться свободой. Свобода! Больше никаких секретов. Никаких волнений. Жизнь Джеффри не загублена, и жизнь Джейн тоже не загублена, и то и другое – отчасти благодаря Скай. Правда, выяснилось, что у Бетти всё-таки есть музыкальный талант, но Скай уже решила, что, видно, с этим придётся смириться: главное, чтобы рояль – или на чём там Бетти собирается играть – стоял подальше от комнаты Скай и ей бы не приходилось всё время слушать какие-нибудь жуткие гаммы.

Она подобрала морскую раковину и немного потанцевала с ней под звёздами, но быстро опомнилась и зашвырнула раковину подальше в океан. А сама принялась ходить по пляжу: взад-вперёд, взад-вперёд, степенно и уравновешенно, – пока наконец не появился Джеффри. Он улыбался.

– Ну? – сказала Скай.

– Ну, говорили о музыке.

– Джеффри!

– И ещё о его семье. То есть о моей семье. – Он покачал головой, будто не веря, но всё равно продолжал улыбаться. – У меня есть два родных дяди, и их дети, представь себе, – тоже музыканты. Нет, Скай, ты только подумай: моя двоюродная сестра, с которой мы ровесники, оказывается, играет на виолончели!

Скай резко обернулась.

– А в футбол она играет?

– Не знаю. А что?

– Так, ничего. – Скай скинула сандалии и зашла в холодную воду. До сих пор она как-то не думала о том, что у Джеффри может оказаться куча двоюродных братьев и сестёр. И что они запросто могут ему понравиться.

Джеффри тоже разулся и стянул носки.

– Алек говорит, он страшно благодарен тебе и Джейн за то, что вы нас раскусили. В смысле, заметили, как мы с ним похожи. А мы с ним правда похожи, да, Скай?

– Что?

– Я спрашиваю, мы с Алеком похожи? – Он подвернул джинсы и тоже вошёл в воду.

– Похожи, похожи. А где живёт эта твоя двоюродная?

– Не помню. Кажется, где-то на Среднем Западе.

– Ну, это далеко! – Скай снова повеселела.

– Далеко, да. Алек сказал, что мы с ним обязательно приедем сюда следующим летом. А я сказал, что не знаю, получится ли, потому что мама… ну, в общем, понятно. Но он сказал, что с этими вопросами он сам разберётся. – Неожиданно он замолчал и, кажется, даже задержал дыхание. – Слушай, а это всё точно по-настоящему? Мне не мерещится?

– Сейчас проверим. – Она ущипнула его за руку, последний раз этим летом. – Ну как, не мерещится?

– Не-а. – Он улыбнулся ей озорно, по-хулигански – ровно так, как ей больше всего нравилось, – и тоже её ущипнул. – Ещё Алек сказал, что следующим летом вы тоже должны сюда приехать, лучше всей семьёй. Разделитесь пополам: половина будет жить в «Берёзах», а вторая половина – у Алека.

– А что, можно, – сказала Скай. – Но только вместе с Розалиндой.

– Скай, честное слово, из тебя получилась просто гениальная застаршая сестра!

– Только вместе с Розалиндой! – упрямо повторила она, и Джеффри рассмеялся.

– Хорошо, вместе с Розалиндой.

Первой вернулась Розалинда – и немедленно помчалась через дорогу к Томми, который, к слову сказать, так ждал встречи с ней и так волновался, что осилил на полдник всего два сэндвича, и его мама несколько раз спрашивала, не заболел ли он. Лишь убедившись, что Томми жив-здоров и что это по-прежнему её Томми, Розалинда успокоилась и перешла обратно на свою сторону улицы, чтобы занести вещи и взглянуть на дом после долгой разлуки.