Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 11

И ещё одно тяжкое известие получил Александр.

Отец Дубравки - Даниил Романович, начавший по тайному уговору с ним стремительное движение против татар и уже разгромивший хана Маучи под Киевом, вдруг поворотил свои войска обратно: в тыл князю Даниилу ударил литовский король Миндовг, а Даниил-то полагался на него, как на родственника и союзника!

Так рушился великий замысел Невского - поднять разом против татарского ига и Северо-Восточную и Юго-Западную Русь.

- Худо, Настасьин, худо!… Лучше бы я живым в могилу лёг! Всё пропало!… Теперь только бы как-нибудь людей русских спасти от резни, от расправы! - говорил Невский.

Ещё никогда верный друг и воспитанник Невского не видел его в таком глубоком, чёрном отчаянии!

И даже ему, Настасьину, страшно было в тот первый миг подступиться к Александру Ярославичу с каким бы то ни было словом.

Тяжкие думы терзали Александра. Он понимал, что теперь, когда орды хана Берке и хана Хулагу объединились, война против татар будет не под силу истерзанной, опустошённой Руси. Удельные князья воевали между собою. Татары подстрекали их друг против друга. Александр знал, что и под него творят всяческие подкопы в Орде его двоюродные братья, сыновья дяди Святослава Всеволодича. Они уже давно сидели в Орде и добивались, чтобы ярлык на великое княжение был отобран у Александра и отдан одному из них. «Святославичи» клялись хану Берке, что они двинут свои дружины против Невского вместе с татарским войском.

На Западе и Севере снова зашевелились немцы и шведы. Снова вместе с татарами они готовились вторгнуться на русскую землю.

Нет! Никакой надежды не было устоять в столь неравной борьбе! Невский понимал, что даже и его полководческое искусство и самоотверженная отвага тех, кто станет под его знамя, на этот раз будут бессильны спасти от гибели русский народ…

«Что же остаётся делать? - размышлял Невский. - Послать кого-либо из своих верных, испытанных советников с богатыми дарами в Орду, к хану Берке, чтобы отвести беду, успокоить хана? Нет! Не поверит теперь Берке никакому посольству, никаким хитрым речам, не примет никакую повинную. А почему, скажет, сам князь Александр не прибыл ко мне с повинной?!. Ведь, скажет, он отвечает за народ свой. А почему, скажет, князь Александр лучшее войско своё держит в Новгороде?!»

И чем больше размышлял Александр, тем яснее становилось ему, что если сейчас бессилен меч, то вся надежда остаётся на его собственное государственное разумение, на его умение беседовать как должно с татарскими ханами и умиротворять их.

Никто другой, кроме него самого, не сможет отвратить на сей раз новое татарское нашествие. «И детей вырежут, кто дорос до чеки тележной!… - скорбно подумал Невский, и сердце его облилось кровью. - Да! Уж тогда и вовек не подняться Руси! По всем городам татарских баскаков насажают заместо русских князей! А другую половину рыцари да шведы захватят!… К чему же тогда народ русский трудился - и мечом и сохою?!».

И Александр Ярославич принял крутое решение.

- Еду! - сказал он. - Еду перехватить Берке - там, в степях, на Лону. Опять хитрить, молить да задаривать! А когда уже сюда нагрянут, то тогда будет поздно. Тогда сколько не вали даров в чёрную эту ордынскую прорву, не поможет, покуда кровью русской досыта не упьются!… Ну, а если уж суждено мне и вовсе не вернуться оттуда, то… что ж!… Авось смертью моей и утолятся, а народ не тронут!…

С приехавшим в Орду Невским на этот раз обошлись, как с преступником, чья вина ещё не расследована. Его томили и томили в Орде, не разрешая отъехать на Русь.

В первом порыве злобного неистовства хан Берке хотел предать смерти Невского тотчас же, как тот прибыл в его кочевую ставку. И всё ж таки не посмел! Совет нойонов указал ему на три чрезвычайных и грозных обстоятельства.

Во-первых, полномочные баскаки великого хана Хубилая - Китат и Улавчий, - те самые, что в испуге умоляли Невского остановить восстание, выдали Александру от имени великого хана грамоту, в которой отменяли навечно угон русских юношей в татарское войско, затем они подтверждали снова ярлык Александра на великое княжение Владимирское и на него самого целиком возлагали сбор дани, без всяких посредников.

Казнить после всего этого своей властью князя Александра означало бы тяжко оскорбить великого хана Хубилая. А в теперешних стеснённых обстоятельствах Берке не мог отважиться на новую ссору - да ещё с самим великим ханом!

Второе: открытым убийством Александра в Орде русский народ не запугаешь, а только ожесточишь.

И, наконец, третье: ведь Новгород-то всё ещё не покорён. Новгородцы строптивы. И как раз в эти дни там собирают войска сын и зять Александра…

Разве покойный отец князя Александра, Ярослав, был казнён в Великой Орде? Нет, но он умер по выезде из неё, в пустыне, ровно через шесть дней после того, как старая ханша Туракина поднесла ему прощальную чашу с вином!…

Итак, решено было явной казни Александра не подвергать. Но и надо было беспримерно покарать этого могучего и опасного русского князя!…

…Совещание об этом, созванное в шатре Берке, длилось уже много времени.

Берке такими словами закончил свою вступительную речь:

- Он мог бы бежать из своей страны, подобно брату своему Андрею. Он мог бы укрыться в Новгороде. И вот этот гордый воитель ничего такого не делает, но приходит к нам просить за народ свой. Он сам вкладывает голову в силок! Что заставляет его поступить так?… Прошу вас, подумайте!…

Первой высказалась старшая жена Берке - Тахтагань-хатунь. Это была пожилая монголка с большим и плоским лицом, с которого так и сыпались белила. Ханша уже с утра была пьяной от водки из риса, ячменя и мёду.

- Сделай ему тулуп из бараньих хвостов, - сказала Тахтагань. - И пусть этот князь Александр до самой смерти своей седлает тебе коня и отворяет дверь перед тобою!…

Она злобно хихикнула и протянула руку за чашкой кумыса.

Старейший из советников хана, князь Егу, сморщенный, со слезившимися веками, изъеденными трахомой, присоединился к мнению ханши.

- Тахтагань-хатунь говорила правильно! - закончил он. - Привяжи ему на шею цепь повиновения!…

- Да! Надо оборвать Александру крылья! - прохрипел князь Бурсултай.

- Это не дело - дать ему возвратиться и оставить вину русских, не покарав его! - поддержал их третий князь - Чухурху.

И только один-единственный голос в совете послышался в пользу Невского. Это был девяностолетний полководец на покое Огелай. Он участвовал ещё в самых первых походах Чингисхана. И за это татары особенно почитали его. Вот что сказал Огелай: