Журнал «Пионер» - Пионер, 1951 № 05

- Что это ты без перчаток? - недовольно спрашивает Петрикене, едва девочка переступает порог. - Руки отморозить хочешь?! Шерсти у меня много, надо будет тебе связать…

- Да нет, мне тепло! - живо отвечает почтальон, пряча за спиной покрасневшие от холода руки. Ей стыдно признаться, что одну перчатку она потеряла вчера на катке.

- И как это выпускают из детского дома без перчаток! - ворчит Петрикене.

Почтальону становится неловко. Уходя осенью из детдома, она получила настоящее «приданое»: зимнее и осеннее пальто, валенки, перчатки, две пары ботинок, платья, свитер, бельё, - словом, всё, всё необходимое…

Девочка торопится вручить старушке газету и треугольничек письма без марки и бежать дальше. Но Петрикене усаживает её.

Почтальон наперёд уже знает, что пишет Петрикене сын из армии. В каждом письме Юргис хвастается, и как он хорошо, по-комсомольски несёт службу и какой он шахматист - лучший в роте.

«Меня-то уж он не обыграл бы! - думает иногда девочка. - Может, в роте у них и игроков хороших нет?»

Вторая половина письма Юргиса обычно заполнена расспросами. Не хворает ли мать? Как идут дела на фабрике? Что делают товарищи? А дальше следуют бесконечные приветы: райкому комсомола, школе ФЗО, где Юргис учился до завода, соседям Жичкасам, Анеле - секретарю комсомольской организации…

Почтальон, как видите, отлично знает, о чём может писать Юргис, но Петрикене всё-таки заставляет девочку прослушать письмо от первой до последней строки. У той, как на грех, сегодня много писем, но как тут уйти?

«А может, Юргис и вправду самый лучший сын в мире?» - думает она, присаживаясь.

Вот на стене в рамочке его портрет. Бравый, широколицый, сероглазый сержант в пилотке набекрень.

Петрикене читает, читает вслух и вдруг замолкает.

- И тебе, - говорит она обрадованно, - и тебе от Юргиса привет!

- Мне? А мне-то почему? - искренне удивляется почтальон.

- А разве ты не разносишь всем радость? Хорошие вести в каждый дом?

- Ну, мне пора… Побегу! - вскакивает девочка смущённо.

Забыв даже попрощаться со старушкой, она с грохотом сбегает по лестнице. Острый ветер опять бьёт в лицо, снег слепит глаза, воротник шинели покрывается инеем. Но на сердце так тепло, так хорошо от этих двух строчек, приписанных незнакомым сержантом.

«И что это ему вздумалось мне писать? Я ведь только делаю своё дело, выполняю свои обязанности. До того, как его призвали в армию, он тоже работал на заводе… И хорошо, говорят, работал… А я что? Есть кому письмо - вручаю, нет - не вручаю… Вот и всё…И потом, разве я приношу одни хорошие вести? - рассуждает девочка. - Вот позавчера эта телеграмма. В дом номер 19… О смерти…»

Скверно было в тот день на душе у почтальона. Выйдя из дома, девочка сразу почувствовала, что ремень режет плечо, а сумка стала тяжёлая, тяжёлая… Но, к счастью, дурные вести - сейчас редкость. Больше приходят хорошие известия из городов, из колхозов, из школ - отовсюду, отовсюду…

…Громыхая, проносятся мимо крытые машины с надписями «Хлеб», «Мясо» и обыкновенные грузовики… Между ними снуют маленькие шустрые «москвичи», внушительно басят красивые «победы».

Напротив, в переулке, широко распахнулись двери красивого серого дома. На улицу высыпали мальчики в форме. Снег сухой, сегодня из него и снежка порядочного не слепишь, и ребята из ремесленного училища № 7, отворачиваясь от колючего ветра, прилаживают лыжи.

Девочка всех их знает ещё с тех пор, как она жила в детдоме. Да и сейчас она ежедневно носит в училище письма и извещения на посылки. Вот и сегодня есть несколько писем.

Она медленно переходит улицу.

- Раманаускас! - подзывает она парнишку, который только шалит и мешает другим.

Шинель у него нараспашку, фуражка сползла на макушку, пёстрый шарф волочится по снегу. Мальчик поправляет фуражку и подходит.

- Письмо… От отца… Ох, попадёт тебе, кажется, и на этот раз! - строго говорит девочка, протягивая конверт.

Мальчик смущённо бормочет что-то себе под нос. Товарищи, обступив его, хохочут. Отец Раманаускаса - конюх колхоза - в каждом письме просит мастера хоть разок в месяц пороть его единственного сына Юозукаса… Старый конюх никак не может понять, как это можно без ремня вырастить хорошего человека. Мастер даже сам писал ему, объясняя, что при советской власти никто так детей не воспитывает… Но старик, видно, из упрямых… В каждом письме всё об одном и том же…

Ребята смеются, а Раманаускас, смутившись, отходит.

Теперь очередь за Петрасом - ему тоже есть письмо.

Приземистый, большеголовый мальчуган всё потирает покрасневший от холода нос и постукивает каблуками о землю, чтобы согреться.

- Что же ты не застегнёшься, Петрас? - спрашивает почтальон и заботливо застёгивает шинель мальчика.

Какой-то незнакомый высокий паренёк робко дожидается - тоже, как видно, хочет заговорить. Он стройный, ладный, поэтому кажется, что форма на нём пригнана лучше, чем у других. На отвороте шинели комсомольский значок.

- Разрешите обратиться! - говорит он смущённо, держа руки по швам.

- Писем нет больше! - отрезает почтальон. - Вам ещё пишут!

- Да я не о письмах… - смущается он ещё больше. И вдруг выпаливает: - Я… то есть мы… От имени нашей группы приглашаем вас на новогодний бал-маскарад… Тут, у нас в училище… - и, набравшись храбрости, подмигивает товарищам: мол, пригласил уже! А говорили, ничего не получится!

Теперь пришла очередь смутиться почтальону.

- Да я… Нет… Право, сама не знаю… - и девочка смущённо затягивает ремень сумки.

Ребята провожают почтальона почтительными взглядами. Даже Раманаускас долго смотрит ей вслед: обида его уже давно испарилась…

Девочка торопится дальше, сумка её становится всё легче и легче. Вот отдаст ещё токарю Стасюнасу его корреспонденцию - и конец…

«Идти на бал-маскарад или не идти?» - раздумывает девочка по дороге. Ведь в ремесленном училище замечательный зал: с белыми колоннами, с навощённым до зеркального блеска паркетом. Как зажгут электричество - зал весь так и засияет… И в училище - собственный духовой оркестр… Ремесленники и по улицам маршируют под музыку… Даже прохожие останавливаются - такие они славные музыканты и так чётко отбивают они шаг!

«Дом сто сорок один, Стасюнас». Девочка останавливается. Дом новый, белый, красивый. Зелёная решётка ограды побелела от инея. За решёткой мохнатые от снега кусты сирени. Почтальон знает: дом этот - подарок знатному токарю от заводоуправления.

Ещё весной здесь был пустырь, а на пустыре паслись козы.

Хорошо бы, чтобы за сто сорок первым номером и дальше рядком вытянулись новые дома…