Андрей Жвалевский - Сиамцы

— Чего? — удивилась Геля.

Она осмотрела класс. Смирнова сидела, уткнувшись взглядом в парту, Присмаков же, наоборот, нагло скалился, не сводя с Геулы взгляда.

— Из-за тебя у Светланы Федоровны выговор, — сообщил он, — за срыв важного мероприятия.

— Мы два часа под дождем торчали!

— Уже все ушли, мы одни…

— Ты знала, что Оксана не придет! Мы как придурки…

— И это вы еще не знаете, что Гелечка у нас порнозвезда!

Геула переводила взгляд с одного орущего одноклассника на другого. Она плохо различала, кто что кричит, но ненависть, которая из них перла, впечатала ее в дверь.

Светлана Федоровна подняла руку, чтоб угомонить класс, но у нее ничего не получилось.

Геулу охватила паника. Она выскочила из кабинета и в ту же секунду поняла, что не вернется больше в эту школу. Никогда.

Ян психовал, представляя, как мама будет его расспрашивать: «А что это за девушка?», «А почему Геля не пришла?», «Почему ты на меня накричал?» Он уже придумал, как будет себя вести — сразу заявит, чтобы оставили его в покое. Потому что это не их дело! И вообще!..

Но мама ни о чем не спросила. Вечером Ян не выдержал и пошел подслушивать, что она скажет отцу, но мама ограничилась коротким: «У себя сидит…» А потом позвонила классной и предупредила, что Яник заболел и завтра в школу не придет.

От такой тактичности стало тошно. Ян стащил на кухне пачку крекеров, врубил «Танки». Повезло: попал в топ. Отвел душу — снял два «пазика», одну «шашлычницу» и «мазайца» [8] «Пазик» — немецкий танк Pz-IV, «шашлычница» — немецкая противотанковая самоходка с открытой рубкой (напоминает мангал) Pz Sfl.IVc, «мазаец» — американский танк M4A3E8. .

Немного полегчало. Поэтому когда в комнату заглянул папа (демонстративно постучавшись!), Ян почти не разозлился.

— Слушай, — начал отец с порога, — раз все равно дома сидишь, запиши мне пару роликов.

— Пап, я же тебе уже говорил! У меня канал заблокирован!

— Да бог с ним, с каналом твоим! — отмахнулся папа. — Для меня запиши. Все равно что, лишь бы на фоне моего оборудования.

— Какого еще оборудования?! — удивился Ян.

— Секунду! — Отец выскочил и тут же вернулся со здоровенным тепловентилятором, на боку которого красовался логотип папиной фирмы.

Он водрузил «оборудование» на стол, почти полностью его заняв, и объяснил:

— Снимай что хочешь. Лишь бы на фоне этого агрегата.

— Пап! Лето на носу! Кому нужны твои нагреватели в конце мая?!

Отец уселся на кровать и принялся таскать крекеры из пачки.

— В конце мая — никому. А вот в конце октября — самое оно.

И папа пустился в пространные объяснения, из которых Ян понял, что сани (то есть рекламу обогревателей) надо готовить летом, чтобы запасти этой рекламы побольше, а в октябре-ноябре вывалить в интернет мощным потоком.

— Мне тут подсчитали, — отец увлеченно жестикулировал крекером, разбрасывая крошки, — что роликов надо около сотни. Но коротких. Секунд по десять. Максимум — полминуты. Главное, чтобы прикольные были. И на фоне этой бандуры…

Ян был слегка ошарашен напором папы, который увлекался все больше.

— Нет, лучше бы как-то этот агрегат обыграть. Только как-то смешно… Например, ты говоришь: «Геля, у тебя что, температура?», а она такая…

— Никакой Гели, — перебил Ян, — не будет! Вообще! Никогда!

— Да? — удивился отец. — Ладно, тогда без Гели… Например, в начале ролика кладешь на вентилятор пару кусков хлеба, а через минуту достаешь тосты!

Папа рассмеялся, довольный придумкой, но, увидев хмурое лицо сына, оборвал себя.

— Ладно, чего я лезу со своим креативом… Это твоя работа. Короче. Послезавтра мне нужно три ролика. В разном ключе. Покажу отделу маркетинга. Если наши спецы одобрят, заключаем с тобой договор сразу на сотню… А там как пойдет.

Ян уже собирался отказаться в максимально резких выражениях, но отец неожиданно перешел на привычный ироничный тон:

— Или не потянешь?

Ян молча выключил «Танки» и запустил видеоредактор.

— Значит, послезавтра, — сказал папа, поднимаясь. — Три ролика. А лучше пять!

Минск, видимо, понял, что пора действовать более решительно.

Хотя старый каштан ему было очень жаль, но что ж поделаешь…

Геула шла… нет, не куда глаза глядят. Глаза у нее не глядели никуда. Ноги сами несли в нужном направлении. На перекрестке уперлась в ограждение. Пришлось протереть глаза и обнаружить, что поперек дороги упало дерево. Вокруг него суетились рабочие, но они пока успели только перекрыть тротуар и поставить табличку «Обход».

Геула послушно двинулась, куда указывала стрелка. И уперлась в дом Яна. Достала телефон, но номер Яна оказался отключен. Геля разозлилась. Почему ему вечно не дозвонишься? Главное, когда Геула занята, так крику потом! А как сам, так телефон отключает.

Геула подняла глаза и посмотрела на окна Яна. Теоретически он должен быть в школе, но почему-то Геля была уверена, что он дома.

Геля отвела взгляд и не увидела, как в окно Яниковой комнаты врезалась птица. Ошалевший воробей еще минут пять сидел на подоконнике, пытаясь понять, как он тут оказался.

Минск мысленно извинился перед птичкой. С другой стороны, если бы ветер чуть-чуть не подправил траекторию птичьего полета, воробышек приземлился бы на крышу, а там бродил сбежавший с третьего этажа кот Филимон.

Воробей ожил, повертел головой, поцокал лапками по подоконнику. Но Ян сидел спиной к окну, к тому же в наушниках. И даже если бы птица начала выбивать азбукой Морзе: «Посмотри в окно, дурень!», он бы ничего не услышал.

«Костя, мне очень плохо», — написала тем временем Геула.

«У меня математика», — ответил Костя.

«Я пойду к тебе пешком».

«Все так плохо?»

«Да».

«Через час буду дома».

Костя не любил ходить пешком, папа с детства возил его на машине — даже в садик, хотя тогда они жили в двух шагах от него. Геула и тетя Аля издевались над ними, но Аля считала, что это не самый страшный мужской недостаток. И с этим вполне можно жить.

Поэтому, когда Геуле бывало плохо, она сначала наматывала круги по Западу [9] Запад — микрорайон Минска. , а уже потом утыкалась в Костино плечо — поплакать.

Костя плечо подставлял всегда. Подставил и сейчас. И Геля наконец-то выплакала из себя придурков-одноклассников, свою идею больше никогда не ходить в школу и то, что отношения с мамой испортились и жизнь вообще потеряла смысл. Костя молча гладил ее по голове, а потом, когда слезы кончились, ушел за свежим чаем.

Геуле полегчало настолько, что она начала замечать внешний мир. Она встала, чтоб закрыть Костин ноутбук, который непрерывно «квакал» новыми сообщениями, и окаменела.

Костя в этот самый момент на кухне с телефона переписывался с какой-то Алесечкой. Они договаривались встретиться вечером. Алесечка флиртовала, обещала, что вечером будет дома одна, и горевала, что Костя бросил ее скучать в школе.