Сусанна Георгиевская - Отец

— Ушинскис — не девочка… А я… От чего сумею, от того и оберегу. Это раз. А второе то, что ему шестнадцать… Только через четыре месяца будет семнадцать. Мне ли теперь не знать? Теперь я отлично знаю даже дату его рождения.

Пожав плечами, Лана Пименовна положила письмо в карман.

…Домой она возвратилась поздно. Александр Александрович дремал у себя в кабинете.

Лана Пименовна сняла в передней пальто, тихо пришла в столовую и, не поздоровавшись с Сашей, который слушал Баха, посмотрела на него с непередаваемым выражением грусти.

— Вам мешает музыка?

— Нет. То есть я не заметила… Я не знаю… Я…

Подойдя к кабинету, она коротко постучала, вошла и тщательно притворяла дверь. Стояла у порога и молча глядела на мужа.

— В чем дело? — спросил Александр Александрович. — Что случилось? Плохие вести от Саны?

Она не ответила. Продолжала все также стоять и молча глядеть на него исподлобья. Он не выдержал и взорвался:

— Лана! Брось дурака валять! У меня, в конце концов, тоже есть нервы!

— Я вижу тебя в первый раз… Всякий раз — в первый раз, — всхлипывая, невразумительно пояснила она. И вдруг, наклонившись, живо, коротко и порывисто поцеловала старую руку мужа.

— Час от часу не легче! Тьфу!

— Я люблю тебя, — ответила Лана Пименовна.

— А ты садись… Ты садись, пожалуйста. Вот сюда… Тебе нездоровится? Что-то случилось? Неприятности по работе? Полно. Все образуется. Посиди, посиди… Вот так. А теперь рассказывай…

— Я… я… Но я совсем не хочу сидеть!

— Не шуми, Лана.

— Не смейся. Дай мне раз в жизни сделать то, что мне хочется, по-настоящему то, что хочется.

И она стала вдруг перед Александром Александровичем на колени, подняла к нему глаза и заплакала. Губы ее дрожали.

— Лана, — выходя из себя, сказал Александр Александрович. — я знаю, что ты… ну, что ты человек порыва. Однако, в конце концов, я тоже того… Я старый… надо все же меня пощадить хотя бы из эгоизма. Ну? Говори!

Она медленно положила на стол Александра Александровича унесенное утром письмо (письмо и перевод), села в кресло, опустив голову, и вытащила из кармана маленький носовой платок.

«Александр!

Ваш отец — актер Бельтинис — погиб позавчера во время автомобильной аварии. Полагаю, мой долг известить Вас об этом. Детей у Бельтиниса (кроме Вас) нет и не было. Он овдовел два года тому назад, так что по существу, вы его единственный кровный родственник и наследник.

Большую часть времени Ваш отец проводил в театре, а дома, насколько мне было известно, жил чрезвычайно уединенно. Когда Вы пришли ко мне, я не срезу понял цель Вашего посещения, но догадался об этом, увидев Вас рядом с Бельтинисом. Мне не может не быть известно, что вы с Бельтинисом не виделись и попытались встретиться с ним, вернее со мной, только тогда, когда узнали, что скоро осиротеете. Быть может, Вас прислала ко мне Ваша матушка, понимая, что недолго останется подле Вас? Поведение Бельтиниса меня поразило, но я не считал возможным вторгаться в чужую жизнь, тем более что этого никогда не терпел и по отношению к себе. Когда в тот раз, Вы помните, разумеется, мы с ним спускались в зал, ей вынул письмо, вернее, записку и показал ее мне. Ваша мать писала, что скоро ее не станет, но что она запрещает Бельтинису воспитывать Вас, называть Вас сыном. Она ему запрещает видеться с Вами… Надо думать, у нее на это были свои причины. Ваш отец, сломал ее жизнь, если это перевести на простой язык человеческий. Он был очень одинок, хотя всегда окружен молодыми поклонницами. Это, однако, ничтожная малость, когда человек стареет, поверьте мне. Вашу матушку я знал хорошо, когда она была молода. Трудно было бы не запомнить ее, она была хороша собою необычайно.

Что произошло между Вашей матерьо и отцом, я не знаю, не узнаю, разумеется, и не призываю Вас судить об отношениях Ваших родителей. Бельтинис не никогда не упоминал ни о Вас, ни о Вашей матери. За последние годы я лично видел ее один-единственный раз, когда навещал в больнице заболевшего помощника режиссера. Она меня не узнала или мне показалось, что не узнает. Вас я тоже видел однажды в больничном парке. Вы спали на лавочке и разговаривали во сне. Сейчас мне думается, это были именно Вы. У Вашего отца остался дом и библиотека необычайной ценности.

Вы пришли ко мне, — стало быть, искали моего заступничества и помощи. Могу Вас заверить, что я готов Вам их оказать — помочь Вам восстановить все Ваши права, как моральные, так и материальные, если Вам эти необходимо.

Буду свидетельствовать по долгу совести, где только это окажется нужным, что Вы сын Бельтиниса.

Вы молоды. Вам надо выходить в жизнь. Я готов помочь, сколько смогу и сумею. Считайте, что Вы не тогда, а нынче пришли ко мне и попросили меня о заступничестве и помощи.

Ваш московский адрес по моему поручению для меня узнали в больнице, где работала Ваша матушка. Прощу Вас ответить сразу.

С уважением И. Ушинскис».

Бабич прочел письмо и густо побагровел.

— А ты говорила, Лана — «чужая почта»… Черта с два! Что бы с ним было, если бы я не открыл письма? Ладно. Молчи, молчи. Кто переводил? Можно ли быть уверенным, что это человек порядочный?.. Ладно, молчи, молчи… Будем верить, что мальчик никогда ни о чем не узнает… Молчи! Не плачь. Сейчас мне не до тебя.

«Глубокоуважаемый товарищ Ушинскис!

Простите, но я не знаю Вашего отчества и сейчас, сгоряча, узнавать мне его недосуг. Я не Александр Куприявичус, а его отец — Александр Александрович Бабич.

Саши Куприявичуса больше не существует; есть второй Александр Александрович Бабич, поскольку я Сашу усыновил.

Человек не должен дважды в жизни переживать сиротство. Полагаю, Вы в этом убеждены точно так же, как я, поскольку желаете Саше счастья.

Умирая, Петронэль Куприявичене велела своему сыну приехать в Москву и найти меня. Сашиного отца она ему не назвала. Он уверен в том, что я — его отец, хоть и всего лишь о прошлом — друг его матери. Она ему назвала меня, велела ему ко мне обратиться, что говорит о ее высоком доверии ко мне. Это человеческое доверие, поверьте, я сумел оценить.

Единственное, о чем я сердечно Вас прошу, — это об абсолютной скромности, на которую Вы, разумеется, совершенно способны, раз могли столько лет молчать.

Если кто-нибудь знает или догадывается, что Саша сын актера Бельтиниса, прошу Вас заверить его, что это не так. Лично я знал о том, кто Сашин отец. Петронэль мне об этом сказала до того, как родился Саша. Я, как врач и как человек, настоял на его рождении.

И я сделаю все для того, чтоб у Саши была счастливая молодость. Дальше мы, к сожалению, не властны.

Своего сына я купил дорогой ценой. Меня не хотели слышать, мне не хотела верить моя дорогая жена, которая мне была двадцать восемь лет безупречным другом. Она приняла Сашу и настояла на усыновлении, простив мне мой мнимый „грех“. Я не мог не оценить ее великолепного умения прощать как доказательства глубокой ко мне привязанности.