Михаил Ляшенко - Из Питера в Питер

Молча рассматривали карту; сначала тайком, потом в открытую.

— Еще на семьсот верст уехали...

— На семьсот сорок, я ниткой вымерил...

Словно какая-то зловещая, необоримая сила отодвигала и отодвигала их от дома неведомо куда. Невольно представлялись бесконечные пространства до Урала, и от Урала до Волги, и потом еще сотни длинных верст, и становилось страшно, нехорошо. Тогда и на Круков и на Смита ребята старались не смотреть.

Что думают о них дома? Уже почти девять месяцем не было никаких вестей. И они не могли дать о себе знать. Их, наверно, считают погибшими...

То, что долгое время девочки таили про себя, сдерживались, теперь выплескивалось наружу:

— Не знаю, как мама переживет.

— Не понимаю, как я могла уехать! Как раз получили письмо от брата, что он ранен и его отпустили домой. А я уехала!..

— У отца туберкулез, нужно сало. Я сначала немного наменяла, думала привезти, а потом... потом все съела...

И все время стучалась мысль, что теперь никогда уже не увидать ни маму, ни отца, ни брата, никого из близких...

Даже неунывающая Ларькина компания настроена была грустно, подавленно. Колчак продолжал лезть в глубь России. Местные газеты расписывали его успехи, близкий крах большевиков. Кольцо белых вокруг Москвы и Питера затягивалось все туже.

— Если революция погибнет, я домой не вернусь, — мрачно заявил Аркашка.

— Куда же ты? — спросил Ларька.

— И ты не вернешься...

Ларька промолчал. Гусинский и Канатьев смотрели на него с тревогой. Каждого все чаще навещала мысль: а что делать, если белые и правда победят? Как тогда жить?

— Тогда нам, большевикам, и податься будет некуда, — задумался Миша Дудин.

— Ну, мы не дадимся! — крикнул Аркашка. — Лучше геройски погибнем!

— А где этот Колчак?

— Колчак — в Омске, — сказал Аркашка и уставился на Мишу, грызя ногти. Его явно осенила новая идея, но Ларька не дал ее обнародовать.

— Чего расхныкались? — сердито спросил Ларька, сжимая кулаки. — Кому надо ваше нытье? — И еще злее ответил: — Колчаку! На него, что ли, работаете?

Все притихли, не решаясь и тосковать, раз это идет на пользу Колчаку...

Впрочем, скоро стало известно, что Круки пытаются установить через линию фронта контакт с представителями американского Красного Креста в Питере и Москве.

Николай Иванович, которому Круки тоже пришлись по душе, рассказал, как мучаются ребята от того, что много месяцев не имеют никакой связи с родным домом.

— Как! — вскинулась миссис Крук. — Дети не могут переписываться с родителями? Возмутительно!

Николай Иванович наклонил голову... Миссис Крук не могла успокоиться:

— Это бесчеловечно! Вот что делает война, ваша революция... Дети страдают...

Тут ее цепкие глазки стали еще острее и словно оцарапали Николая Ивановича:

— Но ведь в Петербурге творятся ужасы... А если родители детей погибли?

Николай Иванович поежился:

— Все может быть... Только мы народ живучий.

И тут выяснилось, что еще до отъезда в Петропавловск Круки отправили в петроградское представительство Красного Креста сообщение о детской колонии. Одновременно через Владивосток и Японию они направили рапорт в Соединенные Штаты, и в этом документе просили сообщить в Петроград о судьбе детской колонии и о том, как наладить переписку между детьми и родителями.

Уже в Петропавловске Смит намекнул об этом Аркашке, и, хотя ответа ни из Питера, ни из Соединенных Штатов пока не было, вся колония воспрянула духом. После чудес с питанием и обмундированием ребята уверовали во всемогущество Круков.

В Петропавловске возобновилась учеба. За нее все ухватились с жадностью. Это была какая-то отдушина. Ребята почувствовали себя увереннее. Тем более что Николай Иванович упорно внушал:

— Новая Россия с вас спросит. Вы ей понадобитесь. И чем больше накопите знаний, тем будете ей нужнее.

— Какая это новая Россия? — поинтересовался Ларька, но Николай Иванович только взглянул на него пристально и пожал плечами:

— Не знаю точно, какая она будет, но сердца и умы ваши ей понадобятся.

Наибольшей симпатией стал пользоваться английский язык, который взялся вести Джеральд Крук. Даже Аркашка, довольно прохладно относившийся к учебе, английским неожиданно увлекся и обнаружил недюжинные способности. Ему было неудобно, что он, потешавшийся над всеми, кто учился, схватил пятерку по английскому... Аркашка объяснил:

— Язык скитальцев морей... Пригодится для мировой революции!

Круки знали, что Аркашка сирота, и беседовали с ним чаще, чем с другими. Они осторожно выясняли, помнит ли он своих родителей, кто у него остался из близких...

Аркашка уверял ребят, что Джеральд Крук его боится.

— Он не выдерживает моего взгляда, — твердил Аркашка. — Мой взгляд вообще редко кто выдерживает...

Все с интересом следили за тем, как на уроке Аркашка гипнотизирует мистера Крука, не сводя с него черных, трагических глаз. Действительно, Крук, раз и другой поглядев с беспокойством на Аркашку, вставал, подходил к нему, вздыхал — «бедное дитя...» — и осторожно брал его за плечо. Аркашка независимо и гордо высвобождал плечо, Джеральд Крук, покачивая головой, растерянно возвращался на свое место...

Кончилось это тем, что Круки захотели усыновить Аркашку.

Новость вызвала широчайший интерес. Все приставали к Аркашке Круку, как его немедленно прозвали, требуя подробностей о будущей жизни в Америке.

Смит еще крепче подружился с Аркашкой, рассказывая ему и всем, кто желал слушать, какие перспективы ждут каждого мальчика в богатейшей стране мира.

— Захочешь, станешь великим путешественником, как Пири! Или великим изобретателем, как Эдисон! Или великим артистом, как Чарли Чаплин! — разглагольствовал Майкл. — Но все равно ты будешь миллионером! А это самое главное!

— Я? Миллионером? Вы что! — Смуглые щеки Аркашки потемнели от негодования, из возмущенных глаз посыпались грозные молнии. — А я надеялся, Майкл, что вы мне друг...

— Конечно, я вам друг. Потому и желаю самого лучшего. Знаете, как в Америке спрашивают о незнакомом человеке? Спрашивают: сколько он стоит?

— Как это?

— Какой у него доход. Сколько у него денег. Отсюда — и отношение к человеку. Вот вы сейчас ничего не стоите, а если будете миллионером...

— Я ничего не стою?

— Вам это не обидно, вы еще мальчик. Но если бедняк — взрослый, ему очень стыдно... Значит, он ни на что не годен. Был бы годен, стал бы миллионером.

— А вы — миллионер? — брезгливо справился Аркашка, готовый немедленно расплеваться и с Майклом.

— Пока я стою гораздо меньше, — признался Майкл.

— А Круки — миллионеры?

Смит слегка улыбнулся:

— Я думаю, они никогда не будут стоить столько... Но у меня есть план. И вы можете мне помочь. Тогда мы оба станем миллионерами...