Михаил Ляшенко - Из Питера в Питер

Миша Дудин так пристально и внимательно вглядывался в лица инструкторов, что его рано или поздно спрашивали:

— В чем дело, парень?

— Я ищу Майкла Смита, — объяснял он.

— Какого Смита?

— Был такой...

Ребята хмурились. Уж не начинают ли и правда втихаря готовить из них разведчиков?

За каждое отступление от правил полагалось наказание, как в настоящей казарме. Питание стало скудным... Такой же порядок был заведен и для девочек, только с ними занимались несколько злых и неразговорчивых женщин в скаутской форме.

Все это можно было вытерпеть, если бы сказали ясно и точно, когда их повезут домой. Вместо этого стало известно о «плане Бордо».

Аркашка, необыкновенно быстро сходившийся с разными людьми, завел и здесь дружбу со здоровенным солдатом-негром. Ребята провели на острове уже около десяти дней. Аркашка учил своего солдата русским словам и просил, чтобы тот приносил нью-йоркские газеты, вроде — для учения... Иногда солдат совал ему газету. Там писали о чем угодно, только не об их неуютной судьбе.

Но однажды солдат сказал:

— Скоро будем прощаться.

Аркашка молча впился в него черными глазами.

— Вас повезут во Францию.

— Куда? — не поверил Аркашка.

— В лагерь, около французского города Бордо. Там собирают детей, жертв большевистской революции. Вам повезло: начальником лагеря назначен тот самый, кого ищет ваш малыш, — Майкл Смит. Хорошо, что знакомый, правда?

Через час штаб красных разведчиков решал, как быть.

— Удрать из лагеря — раз плюнуть, — размышлял Ларька. — Забор и охрана пустяки. А потом что? На острове никто не живет, лодок нет. На чем добираться?

— Для смены караула приходит катер, — напомнил Аркашка. — Захватим его!

Ларька только улыбался, а Гусинский рассердился:

— Как ты его захватишь? И вообще кончай свои анархистские штучки!

— А ты что предлагаешь?

— Даже если б удалось захватить катер, — успокаивал их Ларька, — нам не удастся добраться до города. Перехватят в заливе...

— Дадим бой!

— Чем? Кулаками?

— А хотя бы и кулаками! Налетят репортеры! Мы успеем сказать им всю правду!

— И они ее тотчас напечатают, — посмеивался Ларька.

— Ты что, — нахмурился Аркашка, — не понимаешь, что надо любой ценой пробраться к товарищу Мартенсу? Ты помнишь, что говорил Джером Лифшиц? Если можно поднять всемирный хай, так самое время его поднимать! Иначе будет поздно...

— Вот если бы кто-нибудь умер, — неожиданно заговорил Миша Дудин, — тогда можно бы в гроб вместо этого мертвеца положить, скажем, меня... Гроб отвезут в город, на кладбище, а я откопаюсь и выберусь к товарищу Мартенсу... Только для этого надо, чтобы кто-то умер.

Тут стало известно, что в лагерь приехала миссис Крук и хочет видеть Ларьку и Катю.

Наверно, впервые в жизни миссис Крук испытывала странную неловкость, что-то похожее на стыд... В глубине души она с горечью сознавала, что предпочла бы сейчас не появляться в лагере. Но у Джеральда Крука, с его куда более мягкой натурой, чуть не слезы наворачивались на глаза, когда надо было ехать в лагерь. Он умоляюще смотрел на жену, и скрепя сердце Энн Крук брала эту миссию на себя... Что могла она ответить русским ребятам на самый главный для них вопрос? Теперь, когда «Асакадзе-мару» требовалось каких-то две недели, чтобы доставить ребят домой, миссис Крук не знала, попадут ли они туда вообще... И прятала глаза.

Катю и Ларьку она встретила уверенно и требовательно, как в лучшие времена.

— Возможно, что на днях вам предложат дать концерт в Нью-Йорке, — сказала миссис Крук. — Местные импрессарио узнали о ваших успехах в Сан-Франциско. Удалось подключить прессу... Постарайтесь прогреметь еще оглушительнее!

Ларька и Катя разом посмотрели друг на друга, потом на миссис Крук.

— Ну? — потребовала она. — Никаких секретов!

Ларька не решался, но Катя спросила:

— Мы слышали, нас хотят отправить во Францию. В лагерь, где командует Майкл Смит. Это правда?

— Думайте о концерте, — помолчав, хмуро посоветовала миссис Крук. — Вы не понимаете, как это важно. Чтобы нью-йоркцы вас поняли и полюбили...

— Скажите нам адрес представителя Советской России, товарища Мартенса, — попросила Катя.

Миссис Крук взглянула на Катю, потом на Ларьку и строго покачала головой:

— Подумайте как следует. У вас сейчас есть солидный шанс привлечь нью-йоркскую публику. Удалось организовать концерты, прорвать вашу изоляцию... И в этот момент вы хотите связать себя с большевиками?

Ларька молча взглянул на Катю и отвернулся.

— Дорогая миссис Крук, мы не хотим вас обманывать, — пожала плечами Катя. — Вам и мистеру Круку мы верим. Извините, но мы за Советскую власть, за большевиков. — Она покраснела. — Хотя это, наверно, слишком громко сказано...

— И вы, Катя?

— Разве я хуже других?

— Зачем вам это?

— Зачем человеку правда?

— Правда — в политике?.. Катя!

Уже немолодая женщина и совсем еще девочка смотрели друг на друга с нежной, проникновенной жалостью. Катя положила легкую ладошку на руку Энн Крук, и та мгновенно накрыла Катину ладонь своей... Ларька поглядывал с ироническим любопытством.

— Все равно, мы любим друг друга, правда? — вздохнула Катя. — И вы скажете мне адрес Мартенса...

— Но я его не знаю! — У Энн Крук, которая только что позволила себе расслабиться, лицо снова стало жестким. — И я не желаю потакать вашим глупостям!

Первый концерт русских детей в Нью-Йорке проходил под открытым небом, на стадионе. Газеты утверждали, что собралось более десяти тысяч человек, все билеты были проданы.

На этот раз вели концерт Аркашка и Миша Дудин. Решили не дразнить буржуев, и Аркашка читал не Маяковского, а стихи Пушкина о Петрограде:

У него неожиданно дрогнул голос. Что такое? В гимназии эти стихи лениво долбили наизусть и потом, когда вызовут, бормотали кое-как. Что-то с ними случилось, потому что здесь они зазвучали иначе...

А Миша Дудин, отставив далеко ногу и подняв вверх руку, как ему показывала учительница пения и мелодекламации еще в его четвертом реальном училище, проникновенно прочел известные пушкинские строки о Москве:

Он посмотрел в кашляющий темный амфитеатр и решил, что зрители ничего не поняли, что им надо как-то помочь.

— Вообще-то я питерский... — начал он, вздохнув. — Мы с мамой в Петрограде жили. Но сейчас она, может, в Москве. Туда Ленин переехал и другие наши комиссары, которых она чаем поила. Они без нее и чаю не напьются... — Он подумал и быстро пожал плечами. — А может, ее и не взяли. Третий год мы все едем, едем, а я от нее только одно письмо получил, еще на Дальнем Востоке. А она от меня — ни одного. Думает, и нету меня вовсе...