Энн Мэри Хауэлл - Дом с сотней часов [litres]

Хелена вздохнула и снова подошла к шкафу с карманными часами. Выбрала большие серебряные часы размером со свой кулак и открутила заднюю крышку. Где же здесь отверстие для ключа? Хелена провела пальцем по гладкой внутренней поверхности. Интересно. Как их завести? Девочка слегка постучала по корпусу и поднесла часы к уху – тикают, а значит, предыдущий часовщик их заводил. Хелена положила их в ящик циферблатом вниз и провела пальцем вокруг корпуса. Раздался тихий щелчок, и открылась вторая задняя крышка, под которой обнаружился небольшой тайник. Внутри лежал сложенный кусочек картона. Хелена нервно оглянулась на дверь. Странная девочка давно ушла. Шаги отца слышались с верхнего этажа. Хелена вынула картонную карточку и развернула её.

Мистер Фокс. Часовщик. Переулок Роуз, Кембридж

Хелена перевернула карточку и с колотящимся сердцем прочитала написанное на ней от руки:

Часы обязательно снова остановятся.

Ты непременно потеряешь всё.

Беги, пока ещё не поздно!

В ту ночь тиканье, бой и перезвон часов с нижних этажей не давали Хелене спать, девочка то и дело крутилась и вздрагивала в постели. «Часы обязательно снова остановятся» – это значит, что они уже останавливались, когда за ними следил мистер Фокс. Живот у Хелены упрямо и неотступно болел. Она, конечно, должна была рассказать отцу о своей тревожной находке, но за ужином он выглядел бледным и задумчивым и, отправляя в рот ложку за ложкой лукового супа, царапал что-то в блокноте. После еды он сразу же убежал работать, а Хелена убирала со стола, пока Стэнли мыл посуду. Девочка заметила, как он поглядывает на конверты, которые стояли на подоконнике, прислонённые к стеклу. Прикрыв глаза от усталости, Стэнли отскребал со дна кастрюли пригоревший лук и тяжело вздыхал. Хелена вдруг поняла, что из-за собственных волнений не заметила озабоченности Стэнли, и почувствовала угрызения совести.

Стэнли обернулся и увидел, что Хелена тоже смотрит на конверты.

– Мама пишет мне каждую неделю и даёт советы по ведению хозяйства, хотя ей и кажется странным, что я согласился на эту работу. Отец считает, что мне вообще нечего здесь делать, и всё время спрашивает, когда я вернусь, чтобы стать его помощником.

– Вот как? – ответила Хелена.

– Видишь ли, мой отец инженер, – продолжал Стэнли. – Он начинал подмастерьем, а теперь служит у мистера Остина, который конструирует и выпускает автомобили. Отец считает, что я должен пойти по его стопам, а не торчать здесь, в Кембридже, со своими книгами. Сейчас он ищет для фирмы мистера Остина новое здание под производство… а когда найдёт, хочет, чтобы я там работал.

– Надо же. Ваш отец и мистер Остин считают, что автомобили будут популярны? – спросила Хелена, подумав о растущем числе машин на улицах Лондона. Её отец считал это средство передвижения удивительным изобретением и часто рассказывал, как обрадовался, когда создатели «Локомотивного акта» 1896 года [2] В 1865 году в Британии был принят закон под названием «Локомотивный акт», ограничивавший скорость движения механических экипажей по городу до трёх километров в час. В 1896 году очередной «Локомотивный акт» отменил это ограничение. сочли разумным увеличить скорость движения автомобилей в городе с трёх до двадцати двух километров в час. Но Хелене эти механические монстры казались шумными и громоздкими (к тому же они часто валялись сломанными на обочинах дорог). Рёву мотора и визгу тормозов девочка предпочитала стук копыт по булыжным мостовым.

– Да, автомобилей с каждым днём становится всё больше и больше, – сказал Стэнли. – Мистер Остин говорит, что сейчас их в стране около двадцати тысяч, а в следующие пять лет это количество вырастет в четыре раза. Но меня не привлекает работа в мастерской. Я хочу досконально изучить инженерное дело. Мой школьный учитель помог мне получить стипендию на обучение в гимназии. К удивлению родителей, оказалось, что у меня есть способности к наукам, и вот я здесь.

– Значит, вы здесь служите учителем? – поинтересовалась Хелена в надежде, что он расскажет ей о девочке и о том, какие уроки ей даёт.

Стэнли кивнул:

– Я прочитал объявление мистера Уэскотта в газете «Таймс». Во время собеседования я увидел библиотеку мистера Уэскотта и подумал, что она будет полезна мне в учёбе и поможет сэкономить деньги на книги. Потому я с радостью принял это предложение, но обстоятельства повернулись немного не так, как я представлял.

– Понимаю, – кивнула Хелена, смахивая крошки со стола. Теперь ясно, откуда на кухне книга по математике: Стэнли занимался с девочкой и одновременно учился сам. Но ко всему прочему ему приходилось в одиночку вести хозяйство в доме. Какая несправедливость!

Поскольку сон к ней никак не шёл, Хелена выскользнула из постели и натянула шерстяные носки и кофту. Орбит фыркал под своей накидкой. Хелена сняла покрывало, и попугай уставился на неё.

– Мама любит Хелену, мама любит Хелену, – нежным, как падающий снег, голосом произнёс Орбит. – Славная птичка, чудесная птичка, замечательная птичка, – проговорил он потом, качая вверх-вниз головой и издавая звуки, похожие на смех. Так смеялась мама – чисто и звонко, как журчит ручеёк.

Хелене вдруг вспомнилось, как они собирали клубнику, мамины губы, испачканные красным соком, припекавшее спину солнце.

На глаза девочке навернулись слёзы.

– Посмейся ещё, Орбит, пожалуйста. – Хелена взялась за прутья клетки и закрыла глаза, представляя, как мама, пахнущая лавандой, приседает рядом с ней в своём кружевном платье кремового цвета. Девочка опустила голову и смахнула со щеки слезу. – Посмейся ещё, Орбит, чудесная птичка, пожалуйста, посмейся. – Но внимание попугая уже привлекло зеркало, и он мерно стучал по нему клювом.

Хелена не знала, когда Орбит стал подражать маминому смеху. Порой он неделями напевал детские песенки, которым научила его мама, и болтал всякий вздор, а потом вдруг принимался хохотать звонко, как мама, отчего у Хелены по спине бежали мурашки. В первое время после смерти матери Хелена всё сидела около клетки с попугаем и ждала, когда услышит голос единственного человека, с которым ей хотелось говорить. Вместе с мамой из дома ушло счастье, и только Орбит иногда возвращал самую малость прежней радости.