Сергей Баруздин - Страна Комсомолия

Это всё было в феврале, как я уже говорил.

И вот октябрь, семнадцатый год.

Штурмовали мы вместе с революционными матросами и солдатами Зимний дворец. Охраняли Смольный, откуда Ленин Владимир Ильич руководил революцией…

С Владимиром Ильичем я тогда лично беседовал.

Встретил меня Ленин у входа в Смольный, спрашивает:

«Рабочий?»

«Рабочий, — говорю, — с Путиловского».

«Молодой. Сколько же лет-то, товарищ?»

«Да уже немало, товарищ Ленин, — отвечаю. — Пятнадцатый год. Два года на Путиловском».

«Революция — дело молодое, — сказал Владимир Ильич. — И вам, рабочей молодёжи, надо объединяться, чтобы бороться за дело революции, защищать её».

И верно. Один — хорошо. Два — лучше. А сотни вместе — ещё лучше! Вот мы и объединились. Создали мы у себя на заводе кружок рабочей молодёжи, чтоб за революцию бороться, за новую жизнь… Таких кружков и союзов молодёжи много было. И на Путиловском, у нас, и на других заводах Петрограда и по всей России.

По ночам несли мы патрульную службу на улицах Петрограда. Тогда что ни улица, что ни дом — опасность. Из-за угла в тебя враги стреляют. Из подъездов стреляют. Из окон домов стреляют. Всякое случалось.

Однажды мы узнали: враги решили пробраться в Смольный. А там ведь штаб революции, там — Ленин.

Три дня и три ночи искали мы, красногвардейцы, их по всему Петрограду. Куда ни заходим, люди как люди. Там — дама какая-нибудь с мужем, здесь — студент с мамой. В другой квартире — старушка с внуком. Ещё в соседней — мужчина в пиджаке телеграфиста. И жена его. Правда, когда зашли мы к этому телеграфисту, он мне сразу не понравился. Но так будто ничего подозрительного.

Вернулись. А меня всё сомнение берёт.

На обратном пути говорю товарищам:

«Давайте, ребята, всё же опять пойдём на Литейный проспект к этому телеграфисту. Что-то не так…»

Поначалу пошутили надо мной товарищи.

Потом согласились:

«Сходим ещё разок, а вдруг…»

И что ты думаешь, вернулись на Литейный, поднялись потихоньку на третий этаж, а там, в квартире телеграфиста, слышим странный разговор. Не то чтоб он один с женой говорит, а много мужских голосов.

Стучим в дверь — паника, шум, и вдруг всё стихло. Никто не открывает.

Ещё стучим — молчание. Взломали дверь, а в нас стреляют.

Семь человек, как потом узнали, стреляли. Двоих мы убили, а пятерых живьём забрали. Оказалось, что телеграфист — никакой не телеграфист…

Меня тогда в этой квартирной переделке пуля саданула…

Это в октябре семнадцатого года было.

А через год после революции, в октябре восемнадцатого года, приехали мы, молодые рабочие делегаты, в Москву на Первый съезд комсомола. Тогда он назывался Первый Всероссийский съезд союзов рабочей и крестьянской молодёжи.

Москва, да и вся наша страна, разутая была, раздетая.

Вот мы, комсомольцы, на этом съезде и поклялись: всегда будем вместе с большевиками бороться за Советскую власть, защищать её от всех врагов, строить счастливую жизнь для людей.

— Значит, ты был комсомольцем, дедушка? — удивился Алёшка.

— Был, а как же! И горжусь, что был. Вот так и рождалась она, наша комсомолия, в которую Клава сейчас вступила… А за подвиги на фронтах гражданской войны вручили нашему комсомолу первую большую награду — орден Боевого Красного Знамени.

— А бабушка?

— И бабушка. Это и её награда, и моя, и всех нас, комсомольцев.

— Бабушка молодая была, да?

— Конечно, молодая. Как сейчас Клава.

— Здорово!

— С бабушкой твоей мы и познакомились в Москве, на первом комсомольском съезде. А потом, как это водится, поженились. Только уже после гражданской войны…

— Бабушка, а мы поговорим, когда я лягу спать? — спросил Алёшка в следующий вечер.

— Если мама с папой не заругают, чего ж не поговорить!

— Не заругают! Папа сам мне сказал. Только ты мне знаешь о чём расскажи?

— О чём?

— Какая ты была, когда с дедушкой встретилась. И про гражданскую войну. А я пойду скорее ложиться. Ладно?

Лёг быстро, не в пример другим дням, просит:

— Бабушка, теперь поговорим?

— Поговорим. А начну я так, с чего ты просил. Со съезда нашего первого комсомольского. Ленин был у нас почётным председателем. Нас тогда на съезд пришло и приехало совсем немного. Человек сто пятьдесят, может, побольше. А комсомольцев по всей России тоже немного было — двадцать две тысячи. Но по тем временам это и не так уж мало… Боевые все ребята и девчата… Вот хоть дедушка твой тогда. Молодой, а уже с врагами сражался. Он и со съезда прямо на фронт ушёл — бороться с белыми генералами. Тогда многие делегаты — комсомольцы — ушли на войну…

— А ты? — перебил бабушку Алёшка.

— А нас, девушек, не брали. Я на «Трёхгорке» ведь работала. Ткачихой. Старались мы, комсомольцы, фронтовикам чем можно помочь. Конечно, не только комсомольцы, а и все, но комсомольцы в первую очередь. Работали, на фабрике ткани выпускали, а после работы одежду шили для красноармейцев и ещё по вечерам выступали перед комсомольцами, которые на фронт уходили.

так мы пели тогда.

И конечно, наш «Интернационал», партийный гимн:

А через год и я ушла на войну. Белые генералы воевали против нас. Враги из многих стран посылали им на помощь свои войска.

Была я сестрой милосердия. Или, как сейчас говорят, медицинской сестрой. А ещё меня в нашем полку называли красной санитаркой. Это потому, что приходилось не только раненых перевязывать на поле боя, а и из пулемёта стрелять, и в разведку ходить по тылам белых, и многое другое приходилось.

Раз так случилось.

Неожиданно прорвались беляки в село, где стоял наш отряд.

Бились наши ребята отчаянно, но врагов было больше. Отступили наши, а мы, восемь красноармейцев и я, санитарка, отстали. Засели в доме и стреляем. Вдруг патроны стали кончаться. У меня уже нет, и у соседа моего. Только двое продолжают стрелять по белякам. А они наседают. Почти к самому дому подходят.