Сергей Баруздин - Страна Комсомолия

Ты прочитаешь эту книжку сам. Ну конечно, сам!

«Сам! Сам! Сам!»

И я так говорил, когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас.

Но я тогда повторял слово «сам», а сам читать ещё не умел. И мне помогали взрослые люди — воспитательница детского сада, потом учительница в школе. Дома — мама, папа, бабушка и дедушка. Они делали за меня то, что я пока не умел делать сам…

Ты, конечно, знаешь слова «дедушка», «бабушка», «папа» и «мама».

Ты много раз слышал слова «комсомол», «комсомолец», «комсомолка». Комсомол — это Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи, Может быть, у тебя даже старшая сестра — комсомолка? Или старший брат?

Но ты, слышавший эти слова не раз, наверно, удивишься:

«Комсомол, бабушка, дедушка, папа с мамой и ещё Страна Комсомолия? Почему все эти слова стоят рядом?»

Почему?

Эта книжка расскажет тебе почему. И почему страну нашу можно назвать Страной Комсомолией.

И ещё она расскажет тебе об Алёшке, твоём ровеснике, который, как и ты, без конца спрашивает: «Почему?»

Алёшка — обычный человек. Сейчас — октябрёнок. Потом пионером станет. Чуть позже — комсомольцем. Вполне взрослый, серьёзный человек — Алёшка.

В яслях Алёшка был. В детский сад ходил. Сейчас учится. Уже в третьем классе. По арифметике — пять с минусом. По русскому — три с плюсом.

От роду Алёшке — десять, но тоже пока с минусом. Десять будет через несколько месяцев.

И всё же Алёшка странный человек, не похожий на всех других.

Во-первых, Алёшка не любит ложиться спать.

Это — раз.

Два — другое.

Когда Алёшку загонишь в постель, он начинает хитрить.

— Давай поговорим! — говорит Алёшка. — Ну, две минутки!

— Давай поговорим, — соглашаюсь я и сажусь рядом с Алёшкой на его постель, в тёмной комнате.

И мы говорим.

Говорим о всяком — об улице нашей и о школе, о том, что Алёшка видел по телевизору, и о машинах.

— А ты, «Запорожец» новый видел?

— Видел, — говорю я.

— А я не видел. Зато я «Волгу» новую видел. Знаешь, как здорово! Она…

— Знаю, — соглашаюсь я. — Её даже хотели сначала назвать «Волной», а потом решили по-старому, «Волгой». Как «Москвич». Он меняется, а марка остаётся.

— А почему сейчас в цирке Олег Попов не выступает? — перескакивает Алёшка.

— Наверно, он выступает в других городах или в других странах, — отвечаю я. — А ты знаешь, что Олег Попов очень любит книжки читать? Не как ты!..

— Ну папочка! — восклицает Алёшка. — Я тоже люблю…

Поговорили. Хватит! Всё хорошо! Вроде бы и спать можно!

Но, оказывается, нет!

Алёшка просит всех по очереди:

— Давай поговорим!

Нас много: дедушка, бабушка, мама, старшая сестра Клава и я.

— Что делать будем? — спросила мама. — Нельзя же так! Парень засыпает в результате этих «поговорим» в одиннадцать…

Мы собрались на тайное от Алёшки семейное собрание и решили: каждый по очереди.

Надо же как-то перехитрить хитрого Алёшку. Договорились: перехитрить! И не просто перехитрить, а с пользой для Алёшки.

Алёшке я сказал:

— С сегодняшнего вечера все говорят по очереди. Начнём со старших. Сначала — дедушка. Это на сегодня. Бабушка — завтра. Послезавтра — я. Послепослезавтра — мама. Ну, а Клава, как самая молодая среди нас, не считая тебя, на послепослепослезавтра тебе выделяется. Только, чур, разговор о серьёзном. Согласен?

— И я хочу о серьёзном, — сказал Алёшка. — Ясно, согласен!

— Дедушка, давай поговорим! — попросил Алёшка, когда лёг в постель.

— Давай, — согласился дедушка. — Только о чём?

— О чём-нибудь…

— Вот Клаву нашу сегодня в комсомол приняли, — сказал дедушка.

— Ну и что? Подумаешь, меня тоже примут, когда мне четырнадцать лет будет…

— Важное событие! А ты её даже не поздравил…

— Я поздравил. Просто тихо — вы не слышали… Ну, давай, дедушка, поговорим!

— Тогда хочешь, расскажу тебе, как я молодым был?

— Расскажи!

— Расскажу… Был я лет пятьдесят назад молодым, как ты, ну, чуть постарше. Года на четыре. Работал на Путиловском заводе в Петрограде, в Ленинграде по-нынешнему. В пушечной мастерской. Сначала подмастерьем, учеником, а потом настоящим рабочим. Токарем. Делали мы пушки. Ну, не такие, как сейчас, а по тем временам пушки.

Трудные это годы были. По десять — четырнадцать часов работали. И ещё боролись с хозяевами, капиталистами. Как раз Февральская революция наступала.

Мы, молодые, — конечно, за революцию, чтобы свергнуть проклятых капиталистов вместе с царём! Бастовали…

Вот тут и вышла у меня неувязка, неприятность большая.

Мастером у нас был Христофор Васильевич. Все знали, что он хороший, большевик.

Однажды бросился я к нему:

«Я тоже, Христофор Васильевич, хочу против царя воевать!»

«Как?»

«Я всё знаю, — говорю. — Вы против царя, и я — против!»

Посмотрел на меня мастер и спрашивает:

«То, что ты против, догадываюсь, а вот стрелять ты умеешь или не умеешь, не знаю».

«Не умею», — признался я.

«Не умеючи против никак нельзя, — шепнул мне Христофор Васильевич. — Научись сначала…»

Стал я учиться стрелять. Из винтовки и нагана. Старшие ребята помогали. Тайно, чтоб никто не видел. Уезжали по воскресеньям подальше от завода, за город. Там и тренировались.

Как-то, когда мы так занимались стрельбой — на окраине это было, на свалке, — появляется вдруг Христофор Васильевич. Вроде бы поначалу и удивился:

«Чем это вы, ребята, занимаетесь?»

А потом говорит:

«Есть важная новость. Центральный Комитет Российской социал-демократической рабочей партии сообщает: твердыни русского царизма пали, по всей России поднимается красное знамя восстания!..»