Анатолий Мошковский - Дельфиний мыс

- Да! - крикнул он. - Я ненавижу вас всех! На что вы мне сдались? Будьте вы прокляты!

- Убью! - Катран бросился на Ильку, но тот увернулся и быстро-быстро побежал к Скалистому.

- Назад! - приказал Катрану Миша.

Тот нехотя вернулся и, чтобы как-нибудь успокоиться, швырнул вслед убегавшему камень.

Одик, всхлипывая, приложил ладонь к распухшим, кровоточащим губам.

- Вот вам и праздник… - проговорил Вася. - Ничего себе…

Миша неподвижно смотрел в гальку.

- Тише ты, не хнычь, - сказал Одику Катран. - Та рана, что снаружи, не самая тяжелая… Мы ведь дружили с ним, верили… Откуда ты знаешь все? Как он до этого докатился?

Одик вытер щеки и глаза, унял дрожь в губах и все рассказал.

Миша не смотрел на него, но чутко слушал.

Когда Одик кончил, Миша поднял голову:

- Плохи наши дела, ребята… Ведь Илька осквернил наш мыс, он побывал там, и я теперь не знаю, что делать.

- Да-а-а… - сказал Толян.

- Стойте! - крикнул вдруг Катран. - Выход найден: или никто, или самые достойные!

- Что это значит? - спросил Костя.

- А вот что, - сказал Катран. - Мы установим здесь свой пост, чтоб ни Ильку и никого похожего на него и близко не подпускать сюда…

- Чушь, - сказал Толян. - Круглосуточное дежурство? Чушь.

- А ведь и правда, - уныло согласился Катран.

- Мы сделаем не так, - поднял голову Миша. - Мы всё заберем с мыса, будто и не были там никогда, и собьем, стешем все бугорки и выемки на стене, чтобы никто туда не пробрался. А если все-таки кто-то и найдет туда дорогу, тот и будет иметь право на этот мыс… Правильно сказал Жора: или никто, или самый достойный!

- Но ведь это почти невозможно, - вздохнул Костя.

- "Почти" не в счет, - бросил Толян.

- Верно! - крикнул Одик.

Лицо его еще болело, ныла губа, но это было таким пустяком. Ведь теперь он был не только среди них. Он был с ними. Они приняли его. И это было самым важным, самым большим событием в его жизни.

Ребята еще долго спорили, и спор их слушала огромная и старая, нависшая над водой гора.

Нестерпимо жгло солнце, сверкало спокойно-голубое море, и по небу, точно суда с надутыми парусами, плыли откуда-то со стороны Греции легкие облака.

А совсем рядом врезался в море Дельфиний мыс, острый и неприступный, и там, как всегда, было свежо, там клокотали, пенились и шли на приступ волны и непрерывно дул сильный, порывистый ветер.

Под слоем гальки и песка лежат обломки античного судна, листы свинца, соединявшие корпус, и бронзовые гвозди - найдут ли их когда-нибудь? А сколько ваз и амфор, расколотых и совсем целехоньких, замытых илом и торчащих вверх горлышком, еще разбросано возле этого мыса! Увидит ли их кто-нибудь? Или, кроме одной амфоры, найденной мальчишками, и разбитой вазы, ничего не суждено увидеть людям?

А может, их найдут завтра или через двести лет, и они помогут узнать людям о страстях и событиях, потрясавших берега Понта Эвксинского две тысячи лет назад. И может, в нелегких поисках амфор люди лучше поймут себя, своих товарищей и даже свое время…

Нет, не так уж бессмысленно погибло когда-то здесь, у Скалистого, судно с грозным Зевсом на тугом, звенящем от ветра парусе.

1967

Так древние греки называли Черное море.